Главная << Моя библиотека << Книга В.В. Корчагина «Путь к перевалу»

Владимир Корчагин - Путь к перевалу

 

10. БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ

 

Услышав голоса в коридоре, Саша приподнял голову с подушки. За дверью как будто назвали его имя. «Кто бы это?» — подумал он, откинув одеяло.

— Степанов? — переспросила сестра. — Вот здесь он, в седьмой палате.

Дверь распахнулась, и за маленькой щуплой медсестрой Саша увидел плечистую фигуру Ивана.

— Ванюшка! — Он спрыгнул с кровати.

— Вот, полюбуйтесь! — ворчала сестра. — И это больной!

Саша, подбежав к Ивану, обхватил его за плечи:

— Пришел!

— Вот, чертушка! Да ты совсем здоров. А я думал…

— Здоров! Совершенно здоров, Ваня! Помоги мне отсюда выбраться.

— Ты объясни, как попал сюда?

— А разве не знаешь? И все наши не знают?

— Никто ничего не знает. Вчера ведь было воскресенье. А тебя нет и нет. Сегодня только позвонили в деканат из больницы. Ну, я и ходу!

— Спасибо, Ваня! Давай выйдем в коридор… А как там, в нашей группе?..

— Встревожились, конечно. И, знаешь, кто больше всего переживает? Андреева. Ну та, новенькая, которой ты еще конспекты давал.

— Люся! А я и не вспомнил о ней…

— Ты кроме Севериной вообще никого не замечаешь.

— А она, Наташа… тоже что-нибудь говорила?

— Опять Наташа. Я тебе вот что скажу, Сашка. Не стоит она тебя.

— Но ты совсем ее не знаешь, Иван. Ведь она в прошлом году на Вае:..

— Да мало ли что было в прошлом, — перебил Иван. — А вот сегодня спросил у нее, почему тебя нет на занятиях — знал ведь, что в субботу вечером ты к ней пошел — так она сказала: «Только у меня и дел, что за ним следить».

— А, может, у нее были основания так обо мне отозваться. Я в тот вечер тоже… не очень-то хорошо с ней поступил.

— Ну, в этом вы сами разбирайтесь! Лучше скажи, что случилось? — Иван кивнул на забинтованную руку.

— Да ночью напоролся в темноте на хулиганов. Остановили девушку. Я выручил ее. Двоих сбил кулаком, но третий успел достать ножом. Рана пустяковая, нож только руку задел, а крови, потерял, видать, немало. Пока добежал до первой трамвайной остановки. Там дружинники помогли вызвать скорую помощь…

Помолчали.

— Да-а, — протянул Иван, морща лоб. — Могло быть и хуже. Теперь лежи, поправляйся!

— Как лежи? Ты же сам сказал, что я здоров. Пойди, поговори с врачом!

— А я с того и начал, что зашел к врачу. Дня три лежать придется. Не дури. С этим шутки плохи.

— Скучища тут…

— Сказал, не дури! Конспекты принесу… Да, чуть не забыл о главном: Цоя сегодня стенографировали. А он, как нарочно, не мог вспомнить, на чем остановился. Раза три спрашивал — никто не знает. Мне даже жалко его стало, но я и сам, признаться, не разобрался в последней лекции. Так и начал он откуда-то с середины. В общем, видно, скоро мы с ним расстанемся.

Иван помолчал.

— Да, еще вот что. С понедельника весь наш курс пошлют, наверное, в колхоз. Копать картошку… Не приходилось?

— Нет.

— Посмотришь, как достается людям жратва. Так что сейчас копи силы.

 

***

 

Большой двор университета не узнать. Сегодня с утра он похож на туристский лагерь. Всюду, куда ни глянь — у цветников и газонов, меж решетчатых домиков метеостанции, даже на широких ступенях анатомического театра — толпятся группами студенты, одетые по-походному. Тут же громоздятся рюкзаки, чемоданы, туго набитые сумки.

Смех, шутки, громкий говор.

Студенты уезжают на сельхозработы. Каждый год осенью покидают они на две-три недели университет и выезжают в деревню, в поле, где под холодным дождем и ветром выкапывают картошку, роют силосные траншеи, сгребают в копны солому, срубают кочаны капусты. Случается и мерзнуть, и мокнуть, и недосыпать. Но тем не менее студенты каждый год выезжают в деревню, как на праздник — с песнями, с весельем.

В одиннадцатой группе геологического факультета шуму не меньше, чем везде.

Колька Краев, собрав ребят, с увлечением рассказывает анекдоты. Чуть поодаль Витя Беленьский спорит с Валерием. Они только что закончили партию в шахматы, с которыми Витя не расстается даже в дороге.

— А ферзя-то, ферзя чем бы ты прикрыл? — горячится он.

— Так я мог конем сходить, — отвечает Валерий.

— Конем? А я бы его вот как! Цап-царап…

В это время в кругу Кольки Краева раздается такой взрыв хохота, что все невольно поворачивают головы.

— Во дают! Пошли туда!

Вскоре почти все ребята собрались вокруг Краева. И только Саша Степанов сидит в сторонке на своем рюкзаке. Он, пожалуй, больше всех других ждал этой поездки, надеясь, что там, в поле, сможет наконец уладить свои отношения с Наташей. Но сегодня утром встретил ее в нарядном платье и белых туфлях.

— Ты что же, так собираешься ехать? — опросил он.

— А я никуда не еду. Модест Петрович предложил мне поработать в деканате. Там нужно какие-то сводки составлять.

— И ты согласилась?! — не поверил Саша.

— Не все ли равно, где работать, — ответила Наташа. — К тому же в последнее время у меня часто голова кружится.

Саша молчал.

— А что я такого сделала? — быстро, словно оправдываясь, заговорила Наташа. — И ты можешь остаться. Я даже была уверена, что не поедешь. У тебя же вполне уважительная причина…

Саша повернулся и пошел к выходу…

— Ну, что нос повесил? — подошел к нему Иван. — Сейчас поедем. Вон уже и машина идет. Видишь, из кабины Петр Ильич выглядывает? Он у нас за классную даму.

Саша поднялся.

— А ее так и не уговорил? — спросил Иван.

— Зачем? У каждого своя голова на плечах.

— Н-да… И эти голуби остались. Жорик с этой, как ее… Аллочкой. Справочки представили.

— Они же здоровее нас!

— Важнее всего бумажка… А вот почему нет Андреевой и Гориной?..

— Ну, Люся, та после болезни, сам знаешь.

— Да, пожалуй, Андреевой ехать нельзя. А Горина?.. — Иван беспокойно посмотрел вокруг.

— У Светы спроси. Они в одной комнате живут.

— Спрашивал. Встала, говорит, чуть свет, оделась и ушла куда-то… Однако пора грузиться.

В машину уже летели рюкзаки, со всех сторон в кузов лезли ребята. Иван подскочил к ним.

— Отставить! — скомандовал он. — Что за балаган! Славин и Войцеховский, забирайтесь в кузов и уложите вещи. Так… — Он придирчиво осмотрел уложенные рюкзаки. — Теперь садятся девчата. Усаживайтесь впереди… А теперь вы, братва! Да не спешите, усядемся.

Машина стала разворачиваться. Иван обернулся к Саше:

— Так и не пришла. Ничего не понимаю…

 

***

 

Аспирант кафедры петрографии Андрей Бардин только что приехал из Москвы, где был в командировке, и теперь, сидя за столом, старательно заполнял бланк отчета. Командировка была удачной. В институте минеральных удобрений дали высокую оценку работе Бардина, и материал в институтских фондах подобрался отличный.

Но прошло уже больше часа, как сел он за стол, а отчет не был дописан и до. половины. Бардин вздохнул и бросил ручку.

«А может, не стоит сегодня затевать этот разговор с шефом?.. Успеется… Рассердится старик. — Он встал из-за стола и быстро заходил по комнате. — Но когда-то все равно надо. И чем позже, тем хуже. Как же быть?»

Дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетела, размахивая газетой, Нина Павловна.

— Андрей Семенович, вы читали сегодняшнюю газету?

— Нет, еще не успел.

— А здесь кое-что небезынтересное для вас. Читайте: «Успех звена Гориной».

Андрей недоуменно посмотрел на Нину Павловну. Почему его должен интересовать успех какого-то звена?

— Так это же то самое звено, с которым вы строили свой «химкомбинат».

— Звено Тани! — Андрей выхватил газету и впился глазами в разбегающиеся строки.

В короткой корреспонденции из Ульяновской области рассказывалось о том, как звено комсомолки Гориной, взяв истощенный участок земли, вырастило самый высокий урожай в колхозе. А в конце статьи упоминалось, что немалую роль сыграла в этом помощь, оказанная звену н всему колхозу аспирантом-геологом Бардиным, наладившим добычу и переработку местных руд.

— Ну что, неплохая заметка? — лукаво подмигнула Нина Павловна. — К предстоящей защите?

— Спасибо вам, Таня, — проговорил он.

— Что с вами, Андрей Семенович? Еще не защитили диссертации, а уже рассеянны, как профессор.

Андрей смутился:

— Я хотел сказать, молодец она, Таня. Большое дело делает.

— Подумаешь, какое дело! Много надо ума — в земле копаться!

Андрей посмотрел на холеные руки лаборантки:

— Мы тоже в земле копаемся…

— Тоже сравнили! — Нина Павловна застучала каблучками в сторону двери. — Но для вашей защиты статейка просто клад. Так что скажите мне спасибо…

— Да что вы заладили: защита, защита! И кто вам сказал об этом?

Нина Павловна задержалась.

— Все говорят. К тому же хвалят вашу диссертацию, в ней, говорят, собрана масса фактического материала…

— Только нет ни одной живой идеи. Масса фактического материала… А как обработан этот материал? Вы были в нашей лаборатории? Видели, как лаборанты отмучивают глину и разделяют в сабанинских стаканах алеврит? Не знаю, как вас, а меня уже мутит от подобных «анализов».

— Но ведь вы посылали образцы на рентгеновские и на термические анализы.

— Вот именно, посылал! А не сам этим занимался. Хотя и эти методы бородой поросли. Так что, никакой защиты не будет! Я уже приступил к другой теме.

— К другой теме! — всплеснула руками Нина Павловна. — После двух лет работы! Кто это вам подстроил?

— Почему обязательно подстроил? — Андрей в раздражении отложил газету. — Никто ничего не подстраивал. Я сам вижу — вся моя работа на дедовских методах.

— Ну, это Ученому совету виднее…

— Не очень-то много видно Ученому совету, если сам его председатель, уважаемый профессор Бенецианов, считает бултыханье в стакане вершиной осадочной петрографии.

У Нины Павловны округлились глаза:

— Уж не собираетесь ли вы выступить против Бенецианова?

— А что?

— Проглотит…

— Воронова он тоже хотел проглотить, да зубы поломал.

— Андрей Семенович, дорогой, о чем вы говорите! Воронов — машина. Понимаете — электронная машина! У него нет ни чувств, ни нервов. А вам, с вашей душой ягненка…

— Откуда вы знаете мою душу?

— А кто ее не знает! Вы же мухи не обидите.

— Никого обижать я и не собираюсь, а то, что осадочная петрография, как все науки, нуждается в точных методах исследования, — докажу!

— Что же, дай бог, как говорится, нашему ягненку волка съесть, — бросила Нина Павловна, выходя из комнаты.

Андрей снова заходил из угла в угол. Нет уж! Пусть его работа по юрским отложениям не станет кандидатской диссертацией. Но он докажет, что радиоэлектроника и в осадочной петрографии должна сказать свое слово. Так и заявит сегодня шефу.

Собственно, это решение созрело у него давно, еще в июне, когда он возвратился в город и выписался из больницы. Бенецианов тогда потребовал объяснений по поводу просроченной командировки. А когда Бардин сказал, что задержался, помогая колхозу наладить собственное производство удобрений из местных руд, декан усмехнулся:

— Вы бы там еще металлургический завод начали строить.

— Но ведь использование юрских пород предусмотрено планом диссертации, — возразил Андрей. — А здесь открывались такие возможности…

— Подобные эксперименты проводятся в лаборатории, молодой человек. Вы аспирант, а не кустарь-самоучка. И время, отпущенное регламентом на диссертацию, нужно тратить по назначению.

— В лаборатории все это было мной проделано. Речь идет о практическом использовании. Вообще наши лабораторные методы… Вот новая методика с применением радиоэлектроники…

— Что-что? — перебил Бенецианов. — Какая еще электроника? В осадочной петрографии? Не мните из себя Ньютона, молодой человек. Вы только еще вступаете в науку. Мы были скромнее в ваши годы. Петрография наука немолодая, у нее давно выработаны свои, так сказать, классические методы исследования. Ими пользуются все, и в том числе такие корифеи, перед которыми даже мы, профессора, склоняем головы. А вам, видите ли, этого мало. Понадобилась какая-то радиоэлектроника. Хотите спекульнуть модным увлечением. Но, молодой человек, наука этого не любит… А вот о причинах задержки в командировке соблаговолите представить письменное объяснение.

На другой день в приказе по факультету аспиранту Бардину был объявлен выговор за «халатное отношение к своим обязанностям и превышение полномочий, представленных научной командировкой». А у Андрея созрело окончательное решение разработать новые методы изучения осадочных пород, которые сделали бы петрографию точной аналитической наукой.

Но как на это посмотрит шеф? Будь на его месте Воронов, тот поддержал бы, несомненно. А заведующий кафедрой петрографии Леонид Иванович Греков — человек старой закалки. Впрочем, этим, пожалуй, и ограничивалось его сходство с такими приверженцами «классической» геологии, как Бенецианов. Профессор Греков являл собой образец типичного университетского ученого русской школы, немного педантичного, немного замкнутого, немного сварливого, но до самозабвения влюбленного в свою науку и исключительно добросовестного во всем, что касалось научных исследований и взаимоотношений между учеными. Многие черты старых университетских традиций сохранились и в отношениях Грекова к студентам. Никогда не проводил он проверки посещаемости, не делал студентам замечаний, не писал на них рапортов в деканат, зато нередко приглашал того или иного студента к себе в кабинет и подолгу беседовал с ним, как равный с равным, не избегая самых острых вопросов, и если в кабинете была девушка-студентка, то непременно спрашивал у нее разрешения закурить, а ребятам сам пододвигал свой ящик с папиросами, неизменно называя всех коллегами.

Андрей глубоко уважал своего старого учителя, и потому предстоящий разговор волновал его больше, чем памятная перепалка с деканом, тем более, что Греков со своей стороны тоже проявлял постоянное расположение к беспокойному аспиранту.

Но будь что будет! Профессор должен понять его. А если не поймет, Андрею нечего больше делать на факультете.

Он сел к столу и придвинул к себе газету. Милая далекая Танюша… Ведь он мог бы туда съездить. Ну, скажем, для того, чтобы увидеть, как работает установка. Там, в колхозе, ему, конечно, будут рады. А вот как его встретит Таня? Особенно после той глупой истории с лошадью…

Дверь снова скрипнула — видимо, кто-то вошел. Андрей не оглянулся, — к Нине Павловне приходило немало разных приятелей и приятельниц.

— Здравствуйте… — услышал он.

Андрей обернулся.

— Таня!.. — он вскочил с места и порывисто шагнул к девушке. — Здравствуйте, Таня.

Она смущенно улыбалась, теребя в руках какой-то бумажный сверток.

— Еле разыскала вас…

— Еще бы! У меня ведь и места постоянного нет. Устроился пока вот в лаборатории у минералогов.

Оба смущенно замолчали.

— Да, — вспомнил Андрей, — только что прочитал о вашем звене в газете. Поздравляю, Таня.

— В газете? Вы шутите. А поздравить меня можно. Я все-таки поступила в университет и теперь студентка.

— В наш университет?

— И даже на ваш факультет..

— Нет, в самом деле?.. Вот молодец. Я так и думал, что вы такая… Поздравляю.

— Спасибо. Это ведь я вам обязана. И в колхозе, и… вообще. Я хотела бы… — Она развернула сверток и протянула Андрею большой букет белых цветов.

— Ой, что вы! Мне никогда еще… Даже не знаю, как благодарить вас… Да вы садитесь, пожалуйста!

— Нет-нет! Я па минуточку. Сегодня вся наша группа едет в колхоз.

— Но как же… Мне столько нужно сказать вам!

— После, когда приедем. — Она протянула ему руку.

— Таня…

— До свидания, Андрюша.

— Но расскажите хоть, как вы…

— После, после! Там, наверное, уже собрались. А мне еще надо забежать в общежитие. Недели через две, надеюсь, увидимся.

 

***

 

Таня бежала по улицам, и лицо се светилось радостью. Только бы не опоздать! Вот и университетский двор. Но где же все? Таня глянула в подъезд и увидела Андрееву.

— Люся!

— Таня! Где же наши?

— И я ищу их. Неужели опоздали?.. — Она растерянно оглядела пустеющий двор и радостно захлопала в ладоши:

— Да вон они! Уселись на машине. Ой, уже поехали! Бежим скорей! Иван! Иван, подождите нас!

А Иван уже колотил по крыше кабины. Машина затормозила.

— Что случилось? — высунулся из кабины Петр Ильич.

— Андреева с Гориной отстали.

— Ох, уж эти девушки! Вечно с ними какая-нибудь история, — проворчал Петр Ильич. — Крикните, чтобы поторопились.

Иван толкнул Сашу в бок:

— Пойдем, поможем!

Они спрыгнули на землю.

— Что же вы так долго спите?

— Да мы не проспали! Вот ни столечко! — ответила Таня, показывая кончик пальца.

— Ладно-ладно, давай рюкзак и бежим скорее! Петр Ильич покажет вам «нисколечко».

Саша снял рюкзак с Люсиных плеч:

— Ну, а ты зачем едешь, после болезни?

— Я? — Люся посмотрела ему в глаза. — Но ты, кажется, тоже…

Рюкзаки девушек полетели через борт, а следом и сами они буквально взлетели на машину, подхваченные руками нескольких ребят.

 

***

 

На этот раз Стенин сам зашел к Воронову, чтобы продолжить разговор, начатый несколько дней назад. Неожиданно заведующий кафедрой минералогии поднял вопрос, котбрый давно уже волновал и Стенина.

— Юрий Дмитриевич! — начал он. — Если послушать вас, может сложиться впечатление, что на факультете у нас вообще полный застой научной мысли. А ведь это не так. Я уже не говорю о Леониде Ивановиче, труды которого имеют мировую известность. А возьмите Ростова. Его рекомендации позволили открыть уникальные месторождения. А старик Егоров! На его работах держится все водоснабжение города. И немало таких… Недавно и у нас на кафедре начало развиваться новое и, я бы сказал, весьма перспективное направление. Может, вы не в курсе дела, но мы считаем, что в определенные этапы развития Земли весь ее животный и растительный мир в силу каких-то причин общепланетарного или даже космического характера претерпевал одновременные, хотя, возможно, и не очень резкие, изменения. Естественно, что если бы нам удалось отмечать эти изменения па ископаемых объектах, то геология получила бы надежное орудие для определения возраста и синхронизации любых отложений. Наконец, и у вас на кафедре…

— Не в этом дело, Алексей Константинович! — заметил Воронов. — Да, мы добились кое-каких результатов. И факультет в целом не стоит на месте. Но речь не об этом! И не об одном нашем факультете. Вся геологическая наука подходит… как бы точнее выразиться, к кризису, что ли…

— Вот-вот! Но что вы понимаете под кризисом?

— Я исхожу из того, что в развитии всех наук можно наметить три основных этапа: первый — сбор, накопление и систематизация фактов; второй — создание частных гипотез, которые как-то объясняют тот или иной факт и держатся в науке до тех пор, пока новые факты не входят в противоречие с ними, тогда, естественно, гипотезы видоизменяются или отбрасываются целиком; и третий — выработка строгой научной теории, которая вскрывает всю сущность вещей и явлений и в состоянии не только связать и объяснить все известные факты, но и предсказать то, что еще неизвестно науке на сегодняшний день. Нередко этому третьему этапу предшествует какое-нибудь крупное радикальное открытие, которое и создает своего рода кризис в науке, заставляя переоценивать истины, ранее казавшиеся незыблемыми. В математике это было открытие дифференционального и интегрального исчисления, в физике — строения атома, в химии — периодического закона и теории химической связи. Ничего подобного пока нет в геологии. Она до сих пор находится на уровне создания частных гипотез, большинство из которых строится чисто умозрительным путем.

Стенин раскрыл портсигар и долго раскуривал папиросу, видимо, собираясь с мыслями. Наконец он сказал:

— Ваши рассуждения в общем-то, пожалуй, верны. Однако нельзя все-таки сбрасывать со счета специфики геологии, как науки. А эта специфика накладывает отпечаток и на характер ее развития. И прежде всего, специфичен сам объект наших исследований. Земной шар или, по крайней мере, вся его поверхностная часть — вот тот объект, с которым имеет дело геология! Попробуй-ка создать единую теорию всех процессов, совершающихся в его недрах! Но, допустим, возможна такая теория. А достаточны ли наши знания для того, чтобы уже сейчас решать эту гигантскую задачу? И потом, в подавляющем большинстве тех открытий, о которых вы говорили, главная заслуга принадлежит эксперименту. А каковы возможности для этого у геологии? Вы сами знаете, что до сих пор мы углубились в недра земли максимум на пять-семь километров. Тектонические движения земной коры дают нам возможность заглянуть еще километров на десять-пятнадцать. И это все! Но ведь это всего-навсего три десятых процента земного радиуса. Как же нам экспериментировать? Не рано ли ставить вопрос так, как ставите его вы?

— Я предвидел такие возражения, Алексей Константинович, — сказал Воронов, — и постараюсь на них ответить. Вы спрашиваете, возможно ли создание единой теории геологических процессов? Согласитесь, что это равнозначно вопросу, находятся ли процессы, происходящие в земных недрах, в причинной взаимосвязи и взаимозависимости. Но ведь ответ здесь очевиден: конечно, все процессы, происходящие в недрах земли, начиная с движения материков и кончая образованием месторождений полезных ископаемых, тесно связаны между собой и подчинены общим закономерностям. И вот я считаю, что необходима строгая научная теория, которая с исчерпывающей полнотой вскрыла бы именно эти общие закономерности. Это и должно стать главной задачей современной геологии. Безусловно, она сложна. Но общие закономерности могут и должны быть выявлены! Тогда не придется почти вслепую, опираясь лишь на так называемые «поисковые признаки», отыскивать месторождения полезных ископаемых. Больше того, тогда наука сможет наконец предсказывать и такие грозные явления, как землетрясения, извержения вулканов и тому подобное. Так что вопрос о создании единой теории геологических процессов назрел давно, и решать его нужно уже сегодня… Далее, вы спрашиваете, достаточно ли у нас для этого знаний. Конечно, пока недостаточно. Но накапливаем ли мы эти знания? Нет! Мы копим факты. А не знания. И в этом главный порок так называемой «классической» геологии. Иногда приходится слышать, что наша наука не доросла еще до решения таких проблем, которые охватывали бы всю совокупность геологических процессов. Так не геология, Алексей Константинович, а наши научные кадры в большинстве своем недостаточно подготовлены для того, чтобы взяться за это дело. При той системе рабюты со студентами и молодыми научными работниками, какая существует на нашем факультете, мы еще долго будем ощущать эту неподготовленность. Сейчас не может быть ученого-геолога без серьезных знаний физики и математики, как не может быть и геологической науки, оторванной от этих и целого ряда других наук. И наконец о методах познания геологических процессов. Вы говорите, геология не располагает достаточными экспериментальными возможностями. Да, я согласен с вами, что бурение даже на глубину в двадцать километров пока еще неразрешимая проблема. Я скажу больше. Если бы мы смогли бурить такие и даже еще большие скважины, — это все равно не решило бы задачи. Но что это значит? Это значит, что нужно искать другие пути изучения земной коры и всей Земли в целом. Ведь физики тоже не видели атома. Не держали в руках электрона или протона. Химики не препарировали молекулярные сооружения. И наш коллега Федоров, создавая теорию пространственных групп, не имел возможности любоваться решетками кристаллов. И тем не менее строение атома известно. Молекулы химических соединений создаются теперь прямо по заказу.

— Да, но геология все-таки наука о Земле. Наука, выросшая из полевых исследований и оставшаяся учением о полевых исследованиях. Готовим-то мы с вами геологов-полевиков, и главная задача геологии — поиск полезных ископаемых. Не будь этого, исчезла бы сама основа развития геологических знаний.

— Я ни в коем случае не против полевых исследований, хотя и не склонен так суживать задачи геологии. Но и в полевых исследованиях пора шире использовать богатейший арсенал современной физики.

— Тогда вся геология попросту превратится в геофизику, — заметил Стенин.

— Ничего подобного! Геофизика — в том смысле, в каком она существует на нашем факультете, — лишь один из методов геологических исследований, а не самостоятельная наука. Геология, безусловно, будет все больше и больше опираться на этот метод. Но этого недостаточно. Для решения своих задач она должна привлекать новейшие достижения и физики, и химии, и математики, и многих других наук, чего не делает «классическая» геология. Я не против геологии, как науки, я против этой вот «чистой», или как там еще, геологии.

Воронов откинул со лба упавшую прядь волос. Стенин бросил недокуренную папиросу.

— Н-да, теперь я понимаю, почему Бенецианов и иже с ним так ратуют против вас. Ведь дай вам волю, вы всех засадите за парту.

— Без этого сейчас нельзя, Алексей Константинович. И я буду убедительно настаивать, может быть, даже в печати, на перестройке всей системы преподавания в геологических вузах, на предоставлении студентам настоящих физико-математических знаний. А в первую очередь этот пробел нужно восполнить нам, ученым, преподавателям.

— Вы представляете, что значит переучиваться в пятьдесят пять — шестьдесят лет?

— Для ученого это обязанность в любом возрасте.

— Но ведь ученый — не абстракция. Это прежде всего человек, и что по плечу молодым и даже таким, как мы с вами, не всегда возможно для людей преклонного возраста. Тем более, что они отдали жизнь определенному направлению в науке.

— И все-таки начало должны положить учителя. Иначе не смогут они по-новому учить своих учеников.

— Однако не все понимают это.

— Ерунда! Понимают все. Но в том-то и дело, что мало только понимать, нужно заставить себя сломать весь привычный уклад работы и сесть, как вы сказали, за парту. И это, конечно, не всем по вкусу. Поэтому, честно говоря, главные свои надежды я возлагаю все-таки на молодежь. — Воронов с минуту помолчал и добавил: — Ну, и на среднее, так сказать, звено, вроде нас с вами.

Стенин улыбнулся:

— Это чувствуется. Хотя бы по тому, с каким жаром вы стараетесь обратить меня в свою веру.

— И с каким же успехом? — улыбнулся и Воронов.

— Ну, тут есть над чем подумать. Вот и будем думать, не откладывая в долгий ящик.

— Это уже неплохо.

— И будем искать, на кого опереться у нас… — продолжал Стенин, снова закуривая.

— Тут я настроен более оптимистически. Опереться есть на кого.

— И давно вы это почувствовали?

Воронов замялся. Вопрос Стенина напомнил ему о недавних днях, когда он жил и работал словно лишь по инерции.

— Нет, недавно, — произнес он, прямо взглянув в глаза Стенину.

— Я рад за вас, Юрий Дмитриевич, — сказал тот как бы между прочим. И Воронов понял, что секретарь партбюро всегда интересовался его делами, пожалуй, больше, чем он представлял себе до сих пор.

Проводив Стенина, Воронов вызвал к себе лекционного ассистента:

— Федор Тимофеевич, через двадцать минут лекция.

— Какая лекция?

— Минералогия в одиннадцатой группе.

— Так они же в колхоз уезжают.

— Ах, да! Как я забыл…

— Да вон, как раз поехали. Смотрите!

Воронов распахнул окно, и в комнату вместе с холодом осеннего дня ворвался громкий многоголосый гомон: по улице шла целая колонна автомашин, заполненных студентами.

— А вон и Петр Ильич! — продолжал Федор Тимофеевич. — Видите, в последней машине, из кабины выглядывает.

Воронов перевел взгляд в конец колонны и вдруг увидел ее — девушку, так прочно поселившуюся в его сознании. Она смотрела на окна. Воронов поспешил отойти в глубь комнаты. Однако студенты уже заметили его.

— Юри-и-ий Дмитриеви-и-и-ич! — донеслось оттуда, с улицы, заглушая гул моторов.

Воронов помахал им рукой.

Через минуту машины скрылись. Воронов закрыл окно:

— Да, уважаемый Алексей Константинович, мне есть на кого опереться.