14. «ЧЕРНАЯ НОРА»

Холодные капли стекают за ворот и щекочут шею. Дождь, назойливый, колючий, опутал все — дома, деревья, улицу. Начался он еще с вечера, лил всю ночь и кончится, наверное, нескоро.

Ну и пусть. Наташа поежилась и плотнее запахнула полы плаща. Зато на улицах нет прохожих, и никому не видно ее слез, навертывающихся на глаза… Вдали показалось здание университета. Сегодня оно выглядело серым и неприветливым. До чего же не хочется входить в него! Снова перебирать бумаги, слушать ворчливую трескотню секретаря… Наташа замедлила шаги. Что за народ там, у входа? Студенты? Не может быть, они приедут только завтра… Лучше бы никогда не приходило это завтра, и никогда больше не видеть ребят своей группы…

Но что это? На другой стороне улицы показалась будто бы знакомая фигура.

— Люся! — крикнула Наташа.

Та оглянулась. Она! Или приехала раньше срока, или совсем не ездила? Не все ли равно! Люся была единственным человеком, с которым Наташа могла сейчас поделиться своей бедой. И она побежала к ней через улицу.

С отъездом ребят Наташа загрустила. Она была уверена, что Саша останется в городе. Но он уехал, даже не попытавшись воспользоваться тем, что недавно вышел из больницы. Уехал без нее. И так отчитал ее перед выездом. В последнее время он вообще стал каким-то дикарем. Никуда его не затащишь, ни с кем не познакомишь! Однако Наташа не может не думать о нем. И неужели ей никогда не удастся доказать ему, что он неправ. Кажется, сделала для этого все. Даже самолюбия не пожалела. Нарочно в тот вечер, на балу, заставила его понервничать.

Но все получилось не так. Он уехал. И ей осталось лишь по два раза на день заглядывать в почтовый ящик, ожидая письма.

Однако писем не было. Тогда, все бросив, она мчалась к Алке. Больше в городе не осталось ни одной подруги. Но Алка целыми днями пропадала где-то с Жориком. Вот счастливая, и даже не зайдет к ней!

Наконец Алла появилась. Пришла прямо в деканат, где Наташа переписывала давно уже осточертевшие бумаги, и вызвала в коридор:

— Слушай, Наташка, что вечерами делаешь?

— Сижу и злюсь! Что же мне делать одной. Даже ты не заходишь.

— Ой, Наташка, я такое должна тебе сказать…

— Что же? Говори.

— После расскажу… Так ты, значит, свободна вечером? Тогда пойдем с нами.

— Куда?

— Ребята вечеринку затевают.

— Какие ребята? Кто там будет?

— Ну, я да Жорик, еще кое-кто из наших. Ребята мировые!

— Где же вы Собираетесь?

— А мы зайдем за тобой в семь вечера. Договорились?

Наташа заколебалась. Но ей надоело скучать по вечерам дома.

— Ладно, заходите…

***

Вечеринка была какой-то необычной. Все пили вино, почти не закусывая, даже не присаживаясь к столу. Потом завели радиолу и начали танцевать. Подвыпившие ребята вели себя развязно, больно сжимали руки, говорили двусмысленности, «Хорошо еще, Саша этого не видит», — подумала Наташа.

Неожиданно погас свет.

— Что это? — спросила Наташа.

Партнер молча усадил ее на диван и сам сел рядом. — В чем дело? — встревожилась она, пытаясь высвободить руки.

— Антракт! Не вечно же танцевать…

Наташа попыталась подняться. Но парень цепко держал ее за плечи. Она почувствовала его жаркое дыхание.

— Спокойно, детка. Мы здесь одни.

— Пусти! — крикнула Наташа, стараясь увернуться от липких губ.

— Ты меня обижаешь. — Он обхватил ее за талию, и вдруг она почувствовала, как торопливые пальцы обшаривают ее колени.

— Прочь! — Наташа, изогнувшись, оттолкнула его. Однако парень снова поймал ее за руки. Тогда, собрав все силы, Наташа ударила его ногой.

Парень взвыл. Она кинулась к двери. Скорее! Но дверь не поддавалась. Что делать? В дальнем углу комнаты все еще играла радиола. Где-то за стеной слышался смех.

Наташа метнулась в сторону, потом в другую. Больно ударилась о стол, опрокинула несколько стульев, заколотила в дверь кулаками:

— Откройте! Алка!

За стеной молчали.

Наташа подбежала к смутно виднеющемуся окну и, вскочив на подоконник, толкнула раму… Свобода! Но со второго этажа не спрыгнуть — внизу асфальт. Руки вцепились в переплет оконной рамы.

А сзади уже слышится тяжелое дыхание преследователя. Ближе. Еще ближе. Уже у самого окна. И Наташа разжала руки…

В первое мгновенье, сгоряча ничего не почувствовав, она вскочила и пробежала несколько шагов. Но потом ногу вдруг точно обожгло, и все потонуло в разливе тупой пронизывающей боли…

Очнулась Наташа от прикосновения чего-то холодного. Она открыла глаза. Незнакомая пожилая женщина, склонившись почти к самому ее лицу, прикладывала ко лбу смоченный водой платок. Другая, помоложе, легонько растирала ушибленную ногу. Лица у женщин были встревоженными, добрыми.

— Откуда ты? — спросила одна из них. — Что с тобой случилось? Упала, что ли?

Наташа молча кивнула.

— Как же так неосторожно? Слава богу, перелома нет! А вывих мы вправили.

Наташа невольно подтянула ногу.

— Да ты не бойся! Из больницы мы, с дежурства идем — санитарки. К этому делу привычные. Ну-ка, попробуй встать.

Наташа поднялась. Сильная боль, действительно, прошла. Осталась ноющая ломота. Она сделала несколько неуверенных шагов.

— Спасибо вам.

— Не за что. До дому-то проводить, или сама дойдешь? А, может, в больницу?

— Нет, я дойду, спасибо.

В комнату Наташа вошла тихо, стараясь не разбудить мать. Но та уже сидела на кровати, торопливо набрасывая кофточку.

— Что же так поздно? Разве можно так? Вся душа изболелась….

Наташа промолчала.

— У Аллы, что ли, была?

— Да… — сказала Наташа, сбрасывая платье и стараясь не смотреть на мать.

— А ужинать?

— Я ужинала, мама, там… у Дубровиных.

— Ну, смотри. Только скажу тебе, дочка, так нельзя допоздна.

— Больше, мама, этого не будет. Обещаю.

— Там письмо тебе…

Наконец-то! Знакомый почерк на конверте, ее старательно выведенное имя… Дрожащими руками Наташа разорвала конверт, с трудом разобрала разбегающиеся строки: «…Мне столько нужно сказать тебе! Приезжай… Твой Саша».

Твой Саша… Сашка, Сашка, слишком поздно! Такого ты не простишь никогда…

***

Алка прибежала утром, сразу, как только мать Наташи ушла на работу.

— Наташа, я…

— Уходи!

— Знаю, простить меня, нельзя. Я бы и не пришла. Они послали…

— Кто они?

— Ну, они. Ребята. И велели передать, если ты кому-нибудь скажешь, если проболтаешься, одним словом…

— И ты еще грозишь мне! Уходи, сейчас же уходи!

— Наташа…

— Убирайся!

Алла вдруг опустилась на колени и заплакала. Наташа растерялась:

— Ну, чего же ты ревешь?

— Я… больше не могу… Зачем ты на меня?

— Зачем я на тебя? — крикнула Наташа. — А кто меня затащил туда?

— Не я. Они заставили. А то, говорят, плохо будет. Они ведь могут и убить, Наташа. Честное слово! Тебе вот хорошо, ты убежала. А я… Наташа! Я совсем пропала. Ты еще не знаешь всего. Что они со мной делают!..

— Как они? Жорик, ты хочешь сказать?

Алла затрясла головой:

— Нет, все они…

— Что? — Глаза Наташи округлились от ужаса.

— Все, все, Наташа! Такие у них правила.

— Как же ты можешь?

— А что я… Их много. Ты еще не видела всех. Там есть такие! Это — «черная нора».

— Что еще за нора?

— «Черная» — так все это называется. И если кто проболтается…

— Трусиха! Жалкая трусиха! Я сейчас же пойду в милицию.

— Наташа! Не смей! Наташенька, пожалуйста, не ходи. Они же нас…

— Убьют? Зарежут? Но разве можно так жить!

— Ой, не знаю. Ничего я не знаю… — Алла заплакала. Наташа смотрела на подругу широко раскрытыми глазами, тоже не зная, что сказать ей, что делать…

С тех пор словно черная ночь опустилась над Наташей. Она ходила в университет, убирала в комнате, старалась читать. Но все это было как во сне, в ожидании чего-то страшного, неотвратимого.

Сначала ей хотелось наказать негодяев. Но как? Она понятия не имела, с чего начать, куда пойти. А посоветоваться не с кем. И страшно. Со временем страх все больше охватывал ее. Она уже боялась по вечерам выходить из дома. Ей казалось, что за ней всюду следят, кто-то преследует ее.

А еще ужаснее было возвращение группы. Как она придет па занятия? Как посмотрит Саше в глаза?

… И вот теперь Наташа стояла перед одной из подруг, той, к которой еще совсем недавно относилась свысока, которую за что-то недолюбливала. Сейчас это не имело никакого значения. Только ей могла Наташа рассказать обо всем и посоветоваться, как быть дальше.

— Люся! Ты не была в колхозе? — сказала Наташа, только чтобы начать разговор.

— Была. Но позавчера мы вернулись.

— Как? Вся группа?

— Да. Разве ты никого не видела?

— Нет. Но это… все равно. Люся, ты, может быть, удивишься, но мне хотелось бы рассказать тебе об одном… деле. Потому что… Потому что некому больше. А нужно, — сейчас же, сию минуту! — Голос Наташи дрогнул. Она закусила губу и отвернулась.

— Что с тобой, Наташа? — растерялась Люся. — Зайдем в университет.

— Нет-нет! Пойдем лучше ко мне. Или… в читалку. Там сейчас никого нет.

И вот они сидят в пустом читальном зале, в самом дальнем углу, за шкафами, и Наташа рассказывает о себе. Начиная с того, как приехала в этот город и познакомилась с Сашей, и кончая той страшной ночью, когда бросилась из окна.

Люся слушает молча. И Наташа даже не догадывается, какую страшную тяжесть взваливает на ее плечи, открывая перед ней свою душу.

— Что же теперь делать? Что мне делать? — спрашивает Наташа.

— Надо прежде рассказать об этом Саше. Он поймет…

— Ой, что ты? Разве можно сказать ему о таком!

— А кому еще скажешь?

— Да, больше некому. Но Саша… Ты не знаешь, какой он…

Если бы не знать! Люся еле сдерживается, чтобы не крикнуть: «Знаю! Лучше тебя знаю!»

— Тогда так… У Тани есть хороший друг, аспирант, член факультетского бюро. Он поможет.

— Как?

— Я и сама пока не знаю. Но, кажется, на такого можно положиться.

Долгое время они молчат.

— Люся, — говорит Наташа. — Как ты думаешь, сможет ли когда-нибудь он простить?

— Саша?

— Да.

Люся не отвечает.

— Имею ли я право на то, чтобы, как прежде… — продолжает Наташа. — Нет, не сейчас. Когда-нибудь…

— Мы поговорим об этом. Только после. А сейчас… я пойду, Наташа. Прости, что не могу больше быть с тобой.

***

— …Вот что она рассказала мне, мама, — закончила Люся со вздохом. — И теперь я… Теперь мы просто не знаем, что делать. Саше она не хочет говорить.

— Да, ей, пожалуй, нелегко пойти на такой разговор, — согласилась мать. — А ты могла бы поговорить с ним?

— Я?! Что ты, мама! — Люся даже отодвинулась от нее.

— А почему бы нет? Ты, кажется, дружишь с ним…

— Нет-нет! Я… не дружу с ним!

— Как же так? — продолжала мать. — Он только вчера был у тебя. Да и прежде ты всегда говорила о нем только хорошее.

— Я и сейчас только хорошее…

— Так в чем же дело? — удивилась мать.

— Но она любит его, мама! — крикнула Люся в отчаянии.

— Вот оно что… — В глазах матери мелькнула тревога. — Я понимаю тебя, дочка. — Она привлекла ее к себе. — Понимаю. Наташу нельзя целиком во всем оправдывать. Но нельзя и не пожалеть. И если она, как ты говоришь, любит его и открылась тебе в этом, ты должна помочь ей вернуть дружбу Саши.

— Но ведь дело не только в ней, мама. А если он уже… не любит ее, и если он… Ну, как ты не поймешь всего?

— И все-таки ты должна постараться помочь ей, — мягко повторила мать.

— Но ты не знаешь ее, их отношений, — упорствовала Люся. — И потом…

— Зато я знаю тебя, моя девочка.

— Как же теперь… Ведь он… Ведь я… Как мне теперь держаться с ним?

— Ты должна поступить так, как подсказывает твоя совесть и твое сердце, дочка. Но поверь мне, счастье не может быть рядом с несчастьем другого человека. Его нельзя ни отнять, ни украсть… Ты слышишь меня, Люсенок?

«Да-да», — она кивает головой. Она слышит и понимает слова матери, но они воспринимаются как нечто отвлеченное, не касающееся ее.

— Так вот, нельзя ее оставить наедине со своим горем, — тихо продолжает мать. — И ты правильно сделала, что рассказала обо всем Тане. Я верю, этот аспирант, Бардин, подскажет вам, что нужно сделать. Но больше никому ни слова. Так будет лучше…

Люся опять кивает головой. Конечно, так лучше. А как ей самой теперь быть с ним? Сегодня они договорились встретиться возле университета, и Люся не пошла. А дальше?.. Что будет дальше?

***

Поезд прогромыхал по длинному мосту, и за окном вагона замелькали янтарные стволы сосен.

— Скоро дома. — Андрей толкнул вниз тугую раму. Только что прошел дождь. Земля была мокрой, и в воздухе густо пахло сырой прелой хвоей. Осень!..

— Вы заморозите меня, Андрей Семенович, — послышался капризный голос из глубины купе.

— А вы оденьтесь, Софья Львовна, — ответил он, не поворачивая головы.

— Нет, лучше закройте окно.

Андрей нехотя повиновался.

— И сядьте, пожалуйста.

Андрей сел.

— Теперь скажите, неужели вы в самом деле решили бросить литологию? Ваш доклад на конференции заинтересовал многих. Даже меня. Хотя я и не занимаюсь мезозоем. И было бы очень обидно…

— С чего вы взяли, что я собираюсь бросить литологию?

Софья Львовна лукаво улыбнулась.

— Вы думаете, если вас никто не интересует на факультете, то и вами никто не интересуется…

— Нет, почему же, для меня факультет не просто место работы.

— Слишком общо.

— Ну, а если говорить конкретнее, то мои друзья знают, что я по-прежнему считаю литологию одной из самых интересных областей геологии.

Софья Львовна сделала вид, что не поняла дерзости Андрея.

— И все-таки, говорят, вы хотите бросить почти законченную работу и не представлять ее в качестве кандидатской диссертации. А между тем ваши реконструкции верхнеюрского моря по данным литологии — просто прелесть! Я слушала ваш доклад, как сказку…

— Насчет прелести это вы зря! А сказок в моем докладе было действительно больше чем достаточно. Слишком много предположений, слишком мало проверенных данных. Поэтому я и решил временно прервать работу над юрой. Надо создать новую методику, заставить породы заговорить. Понимаете, Софья Львовна, заставить их рассказать о себе все — всю их биографию, если можно так выразиться. Вот над этим стоит поработать! А вы говорите, бросить литологию. Я просто хочу немного подновить ее…

— Как Воронов «подновил» минералогию?

— Ну, что вы! Как можно сравнивать меня с Вороновым.

Софья Львовна погрозила пальчиком:

— Самоуничижение паче гордости, Андрей Семенович. И Воронов был когда-то аспирантом. А кстати, правда, что он хочет переманить вас к себе?

— Юрий Дмитриевич? Это была бы слишком большая честь для меня.

— А мне кажется, наоборот, слишком большая находка для него.

— Вы смеетесь?

— Ничуть! Просто вы еще плохо знаете Воронова. А между тем это его стиль — собирать вокруг себя умных, работоспособных людей и использовать их в своих целях. Возьмите Берга. Или Степаненко. Это же таланты! А кто знает о них? Все Воронов да Воронов… Мне просто жаль их!

— А я им завидую, Софья Львовна.

— Завидуете?

— Конечно! Работать под руководством Юрия Дмитриевича… И смешно было бы, если бы он брал к себе в помощники бездарных остолопов.

Строганова поджала губы:

— Молодости свойственно ошибаться. Андрей усмехнулся:

— Конечно! И я уверен, что вы, Софья Львовна, ошибаетесь.

— А вы, оказывается, можете делать комплименты!

— Нет, я только хотел сказать, что Юрий Дмитриевич для всех нас…

— Ладно-ладно! И что вы так боитесь показаться просто мужчиной? Ученость от вас не уйдет! — Софья Львовна прищурилась. — Нехватало, чтобы мы поссорились из-за Воронова. Мне бы этого не хотелось. А вам?

— Я ни с кем не ссорюсь.

— А дружите? — Софья Львовна посмотрела ему в глаза.

— Я не люблю говорить о дружбе в таком тоне…

Он глянул в окно:

— Да мы почти приехали!

За окном уже дымили трубы заводов. Вдали, за излучиной реки, показались башни древнего кремля. Поезд замедлял ход.

Софья Львовна поднялась:

— Андрей Семенович, помогите мне снять чемоданы. Выйдя из вагона, Бардин протиснулся сквозь густую толпу встречающих и, не глядя по сторонам, пошел к остановке трамвая. Его никто никогда не встречал. Быстро пройдя вокзальную площадь, он задержался лишь у книжного киоска, чтобы купить свежую газету. И вдруг:

— Андрюша…

Таня? Он обернулся на голос и в самом деле увидел ее, взволнованную, улыбающуюся. Он бросился навстречу, мгновенно позабыв и о газете, и о том, что где-то здесь была еще, наверное, Софья Львовна вместе со своим мужем и своими чемоданами.

— Таня! — он крепко сжал ее руки.

— Вот мы и встретились, Андрюша…

— Но как вы узнали?

Она смутилась:

— А я уже третий день здесь… гуляю.

— Танюша… — Он смотрит в ее глаза и не может понять, как жил до сих пор без нее.

Потом они идут куда-то, говорят о чем-то. И не замечают, как наступил поздний вечер. Пора по домам. И тут выясняется, что живут они в одном общежитии и даже на одном этаже.

— Ну, как устроилась, Танюша? — спрашивает он.

— Хорошо. И в группе все хорошо. Подружилась с одной девушкой, Люсей Андреевой. Я тебя непременно познакомлю. Она и сегодня у меня была… — Таня вдруг замолчала. — Ты должен помочь нам, Андрей…

— Вам обеим?

— Нет, Наташе Севериной из нашей группы. В беду она попала. В городе есть такая шайка…

— Шайка?

— Ну, вроде шайки. «Черная нора». Заманивают туда девушек и… в общем издеваются над ними. И Наташу заманили. Она от них со второго этажа прыгнула. Теперь они грозят убить ее, и мы не знаем, что делать.

— Завтра же займусь этим. Обязательно! А пока… Сама-то будь поосторожнее.

— Я себя не дам в обиду!