Самолет летел над
тайгой. В кабине, тесно заставленной тюками, мешками, бочками, сидело
пятеро. Впереди всех, на высоком, обитом рогожей ящике примостился вихрастый
паренек с чуть вздернутым носом и выцветшими на солнце бровями. За ним
склонился над книгой молодой человек в больших роговых очках. Немного
поодаль, на мягких тюках с палатками, удобно разместились белокурая девушка
лет шестнадцати и такого же возраста мальчик с красивым тонким лицом и
темными, как крепкий чай, глазами. Пятый пассажир, уже немолодой седеющий
мужчина, внимательно рассматривал потертую топографическую карту, время от
времени поглядывая в окно.
Самолет слегка потряхивало. Мальчик и
девушка весело болтали. Мужчина делал какие-то пометки на карте. Молодой
человек в очках неторопливо перелистывал страницы книги. И только паренек с
непослушным вихорком неотрывно смотрел вниз, на землю. Коренастый, чуточку
сутуловатый, с широкими плечами и задорно торчащим чубом, он был, казалось,
вырублен из одного куска дерева, не очень ровного, на зато плотного и на
редкость прочного. Его большие загорелые ладони точно вросли в массивную
крышку ящика, брови круто надломились и сбежали к самому переносью, а жадно
настороженные глаза внимательно следили за проплывающей внизу тайгой.
Под крыльями самолета расстилалось сплошное море леса.
Буровато-зеленые волны то медленно взбегали на вершины холмов, то быстро
скатывались в долины, и тогда внизу вспыхивала на солнце узкая ленточка
реки.
Вихрастый пассажир плотнее придвинулся к окну. Бескрайнее
море нетронутых лесов, пустынные реки с нехожеными берегами да и само
путешествие — все это было больше чем необычным. В голове его рождались
тысячи причудливых фантазий. Мысленно он уже сейчас переживал самые
невероятные приключения, какие могло подсказать его пылкое мальчишеское
воображение…
Путешествие!.. Сколько заманчивой таинственности
скрыто в этом слове! Какой. волшебной силой обладает оно для всех без
исключения мальчишек! Кто из них с самых ранних лет не мечтал о том, чтобы
отправиться в какое-нибудь, хотя бы в самое небольшое путешествие. Кто не
представлял себя в роли Колумба, Магеллана, Пржевальского. У какого
мальчишки не сжималось сердце при виде уносящегося поезда, пролетающего
самолета или исчезающего вдали парохода.
Но многим ли из них
выпадало счастье в шестнадцать лет оказаться в самолете, летящем над
сибирской тайгой? Наш путешественник довольно улыбнулся и искоса посмотрел
на покатую, прошитую заклепками кромку крыла, точно желая убедиться, что это
не сон. В глазах его блеснули веселые искорки. Нет, это был не сон! Могучий
гул мотора, словно рев урагана, сотрясал стенки кабины, а ящик, на котором
сидел юный пассажир, время от времени будто проваливался куда-то вниз, и он
невольно старался ухватиться за него покрепче.
Первое время ему
было даже страшновато от сознания огромной высоты, с которой он видел
плывущую внизу землю. Голова слегка кружилась, гулко стучало в висках, а к
горлу подступала тягучая сладковатая тошнота. Но вскоре это стало привычным.
Болтанка перестала пугать паренька, и теперь он смотрел и смотрел на
бескрайнюю таежную ширь.
Вот под крылом самолета блеснуло озеро.
Почти круглое, оно походило на смеющийся глаз, обрамленный густыми зелеными
ресницами. С одной стороны в озеро впадало два небольших ручья, с другой
вытекала маленькая извилистая речка. Самолет полетел вдоль нее, и мальчик
долго смотрел на замысловатые петельки, в которые, словно нарочно, сложилась
эта тонкая серебристая ниточка. Казалось, дерни за один конец, и ниточка
выпрямится… Но конца ее видно не было. Она убегала далеко-далеко и там будто
таяла в прозрачной синей дымке, почти сливающейся с синевою неба.
Мальчик снова перевел глаза вниз и вдруг всем телом подался к окну. На
миг ему показалось, что по речке что-то движется. Он прищурил глаза и еще
больше нахмурил лоб. Но в это время на реку набежала тень самолета, и все
исчезло. То были солнечные блики, бегущие по воде…
Мальчик поднял
голову и отбросил со лба густую прядь волос. Так вот она какая — тайга! Ей
не было ни конца, ни края. От горизонта до горизонта расплескались ее
зеленые разливы. И на всем этом безбрежном пространстве — ни одного
человеческого жилья, ни одной дороги или тропинки!
Мальчик невольно
поежился. А что, если б ему пришлось одному остаться в этом бескрайнем
лесном океане?.. Он тихонько присвистнул и задумался. В голове его снова
замелькали картины самых невероятных приключений. Но в это время в кабине
раздался веселый девичий смех, и паренек отвел глаза от далекой земли. По
лицу его пробежала чуть заметная тень. Он закусил губу и нахмурился. Но в
это время что-то пролетело у него над ухом, и он услышал: — Саша! Держи…
Он отпрянул от окна: на коленях у него лежала ириска «Золотой
ключик». — Спасибо, Наташа.
Мальчик обернулся, и жесткие морщинки
словно растаяли у него на лбу. Смеющееся лицо девушки было совсем рядом. Она
привстала со своего места и, лукаво прищурясь, снова целилась в Сашу
конфеткой. Он смущенно улыбнулся и тоже поднялся с ящика, Наташа
выпрямилась. Гибкая и стройная, с большими глазами и длинными пышными
косами, она напоминала молодое цветущее деревце — тонкое, но сильное,
выросшее на светлой солнечной полянке. И было в ее смехе, взгляде, во всех
ее движениях столько энергии, задора и веселья, что Саша невольно потупился
и кинул взгляд на ее соседа. Тот тоже смеялся и что-то быстро говорил
Наташе, протягивая ей большой кулек с конфетами.
Улыбка сбежала с
лица Саши. Он молча отвернулся к окну и снова опустился на свое место.
— Саша, лови еще! — окликнула его Наташа.
— Спасибо. У меня и
эта в зубах завязла, — буркнул он, не поворачивая головы, и прижался лбом к
холодному стеклу, Внизу по-прежнему расстилалась тайга. Но в сплошном море
лесов появились теперь островки скал, А далеко впереди начала вырисовываться
грязно-серая громада гор.
Саша придвинулся к окну. Ландшафт внизу
менялся быстро. Вот лес потянулся уже лишь узкими рваными полосами… Вот он
почти исчез… А под самолетом начали громоздиться друг на друга какие-то
мрачные темные глыбы.
«Будто развалины древнего замка!» — подумал
Саша, вглядываясь в голые безжизненные утесы.
Далеко под ним
проплывали зубчатые стены, высокие башни, глубокие рвы. Словно страницы
старой волшебной сказки развертывались с высоты птичьего полета, Саша впился
глазами в землю. Но голые скалы уже отступили в сторону. Внизу опять
вздымались колючие волны леса. Они катились прямо навстречу
путешественникам. Они бежали от самого горизонта. А по верхушкам этих волн,
точно срезая их острые зеленые гребни, скользила быстрая тень самолета.
Легко и стремительно неслась она все дальше и дальше. И долгое время это
было единственным темным пятном на светлом, залитом солнцем ландшафте. Но
вот навстречу этому пятну двинулась целая армада теней. 8.
Саша
поднял. глаза и увидел длинную гряду белоснежных облаков. Они были совсем
рядом. Словно горы хлопка, медленно и величаво плыли они в бескрайней синеве
воздушного океана. Некоторые были так велики, что их трудно было окинуть
взглядом.
Саша даже привстал со своего ящика, чтобы получше
рассмотреть эти плывущие сказочные горы. Но в это время, как нарочно,
плотная белая пелена задернула окно. Самолет нырнул в облако. Саша с досадой
опустился на место. Перед глазами его неслись теперь рваные клочья тяжелого
мокрого тумана.
Но так продолжалось недолго. Уже через минуту в
кабину снова ворвалось солнце, а под крыльями самолета опять потянулся
пятнистый ковер тайги.
Саша протер запотевшее стекло и снова
прильнул к окну. Но в это время кабина сильно качнулась. Земля перед его
глазами вдруг круто наклонилась и начала медленно поворачиваться справа
налево. Самолет делал круги над каким-то поселком.
— Прииск
Рассвет, — сказал мужчина, поднимая голову от карты. — Отсюда полетим прямо
на север.
Саша обернулся к нему: — А далеко еще?
— Да,
порядочно. И больше нам не встретится ни одного населенного пункта. — Он
снова склонился над картой и что-то пометил на ней карандашом.
Взгляд Саши задержался на его сильных жилистых руках. Это был таежный
геолог Андрей Иванович Степанов, Крупное, в глубоких морщинах лицо его было
почти черным от загара, и только маленький, словно перекрученный, шрам ярко
белел на левом виске у. самого уха. Этот шрам и густые кустистые брови
придавали лицу геолога суровое, даже мрачное выражение. Однако, поймав на
себе взгляд Саши, он улыбнулся неожиданно мягкой приветливой улыбкой, а
из-под насупленных бровей блеснули удивительно добрые глаза.
— Да,
Саша, на всем пути от Рассвета до Урбека не встретишь даже охотничьей
избушки. Да и сам Рассвет появился недавно…
— Рассвет? — Сидящий
сзади Саши молодой человек в очках захлопнул книгу и потянулся к окну. — Ну
да. Я его сразу узнал…
Андрей Иванович обернулся к нему: — Вы здесь
бывали, Петр Ильич?
— Еще бы! В прошлом году, возвращаясь из
Урбека, мы совершили здесь вынужденную посадку и трое суток ждали погоды.
— Значит, вы не в первый раз в Урбек?
— Нет, первый раз я был
в Урбекской экспедиции еще студентом-практикантом три года назад. А потом,
когда меня зачислили в аспирантуру, я взял это месторождение темой своей
диссертации.
Андрей Иванович с интересом посмотрел на молодого
аспиранта: — Вот как! Ну что же… Будем работать вместе.. Месторождение
интересное, но… разобраться в нем не легко.
— А вы…
— Меня
недавно перевели в эту экспедицию, и я еще не составил о нем определенного
представления. Для этого нужно тщательно обследовать южное продолжение
рудной зоны.
— Разве она продолжается на юг? — Да, мы это
установили несколько месяцев назад. Но там еще уйма работы.
— И все
те же халькопиритовые руды?
— Не только халькопирит… Да вот
доберемся и увидите сами.
Андрей Иванович расправил на коленях
карту и обернулся к окну. Саша тоже посмотрел вниз. Самолет выровнялся.
Нырнувшее было вниз крыло его заняло прежнее положение. Земля стала на
место. И снова леса и леса…
Но теперь тайга уже не вызывала в Саше
прежнего чувства робости. Он знал, что для геологов она была обычным местом
работы, как завод или школьная мастерская. Он вспомнил, что Андрей Иванович
провел в ней больше десятка лет и говорил об этом так, будто речь шла о
чем-то самом обыкновенном.
Саша отвел глаза от земли и снова
взглянул на склонившегося над картой геолога. Как хотел бы он быть таким же,
как Андрей Иванович, бесстрашным и смелым разведчиком-следопытом. Но для
этого нужно столько знать и уметь! Столько учиться и работать! А они еще и
школы не кончили. Хорошо, что Петр Ильич взял их с собой. Везет же Валерию:
такой у него умный брат. Совсем еще молодой, а уже ученый. И главное —
геолог!
— Валерка! Ну как горы? — окликнул он Наташиного соседа. Но
тот не ответил. Саша обернулся назад: Валерка спал. Спала и Наташа, спал
Петр Ильич. А вскоре и у Саши начали слипаться глаза. Все располагало ко
сну. Ровно гудел мотор самолета. Мерно постукивали какие-то банки в ящиках.
Тихо посвистывал носом Петр Ильич.
Но Саша постарался отогнать
назойливую дремоту. Он встал и тихонько прошелся по кабине. Взгляд его
невольно задержался на лице спящей Наташи. Голова девушки склонилась на
плечо похрапывающего Валерки. Саша вздохнул и снова уселся на место.
Вдали, прямо по курсу самолета, показалась большая гора, сплошь
покрытая густым темным лесом, а. чуть поближе виднелась широкая долина
какой-то реки или болотистая низина.
Саша оглянулся. Петр Ильич,
Наташа и Валерка все так же спали. Андрей Иванович по-прежнему делал пометки
на карте. У Саши опять начали слипаться глаза. Он поудобнее устроился на
своем ящике и решил тоже немного вздремнуть.
Но вдруг сиденье будто
ушло из-под него. В самолете стало странно тихо. А в ушах возник тонкий
звенящий свист. Этот свист словно ввинчивался в голову. На мгновение Саше
показалось, что он на качелях и падает с головокружительной высоты. Внутри у
него все замерло, повеяло щекочущим холодком.
Он инстинктивно
ухватился за ящик и глянул вниз. Под крыльями самолета все так же неслись
зеленые волны леса. Но лес этот был теперь значительно ближе. Внизу
различались темные прогалины, отдельные группы деревьев, какие-то странные
нагромождения стволов… И все это мчалось, стремительно мчалось навстречу
самолету!
«Опускаемся…» — подумал было Саша. Но в это время ящик
пополз из-под него назад. Внизу под ногами что-то треснуло. Потом треск
раздался где-то сбоку. А в следующее мгновение кабина задрожала как в
лихорадке, треск перешел в леденящий душу скрежет, а тонкий звенящий свист в
ушах превратился в жуткий пронзительный вой.
Сзади послышался
испуганный возглас Петра Ильича. Саша попытался обернуться, но в это время
какая-то страшная сила сбросила его с ящика, перекинула через несколько
тюков и больно ударила о стенку кабины…
Ночь… Тяжелым бархатом тьмы
прикрыта спящая тайга. Надежно скрылись в ней все горы и долины, все реки и
озера. Не видно деревьев-великанов. Пропали, словно растворились во тьме,
нехоженые чащи. Исчезли дикие завалы. Коварно притаились болотистые топи.
Спит тайга. Но не спят ее обитатели. Ночной лес полон шорохов. Вот
где-то в темноте раздался тихий треск валежника. Блеснули настороженные
глаза. И на лесную поляну вышел большой взлохмаченный медведь, Он сел на
задние лапы, огляделся и тревожно втянул ноздрями сырой воздух. Пахло чем-то
подозрительным. Глухое клокотанье вырвалось из пасти зверя. Косматая шерсть
встала дыбом. Он долго прислушивался. Потом тяжело поднялся и медленно
двинулся вперед.
Однако» сделав несколько шагов, зверь снова
остановился. В ночном мраке, меж темных высоких елей, виднелось что-то
необычное. Какая-то огромная невиданная птица с широко раскинутыми крыльями
уткнулась носом к подножьям деревьев. Одно крыло ее было сильно помято.
Другое почти напрочь оторвано. Вдоль всего тела странной птицы виднелось
множество смутно поблескивающих глаз.
Птица лежала неподвижно. Она
была, по-видимому, мертва. Но какой-то подозрительный запах исходил от ее
голого вздутого туловища. Такого запаха в тайге не знали. И он заставил
зверя остановиться.
Медведь снова сел на задние лапы и грозно
зарычал. Но птица не шелохнулась. Тогда он обошел ее кругом. Деревья за
хвостом птицы были — сильно поломаны, короткие круглые лапы вдавились в
болотистую почву. Она была явно мертва. Но сильный неведомый запах пугал
зверя. Никогда он не видел ничего подобного. И это было самым страшным.
Медведь рыкнул еще раз,, медленно попятился и исчез в ночном мраке.
В самолете было темно и тихо. Только из пилотской кабины
время от времени доносился приглушенный стон да слышалось неясное
бормотанье.
Саша поправил повязку на голове и попытался вытянуть
ноги. Он лежал на спальном мешке, разостланном меж тюков и ящиков, и смотрел
на смутно поблескивающие окна кабины. Там, за этими черными окнами,'
притаилась тайга.
Саша повернулся на бок и погладил ноющее плечо.
Сильно болела ушибленная голова. А тревожные мысли не, давали забыться.
Ну, кто бы мог подумать, что так нелепо закончится это первое в его
жизни путешествие! Ведь столько было сборов, столько надежд и мечтаний. И
вот…
Они должны были засветло прибыть в Урбек, и Саша рассчитывал
еще сегодня до вечера познакомиться с базой экспедиции. Но уже глубокая ночь
опустилась на землю, а разбитый самолет неподвижно лежал в таежной глуши
более чем в пятистах километрах от Урбека и почти в четырехстах километрах
от прииска Рассвет. Никто не мог сказать теперь, когда доберется до базы
экспедиции или какого-нибудь другого населенного пункта маленький отряд
геологов. Ведь в нем лишь один человек по-настоящему знал тайгу, и не было
никаких средств передвижения, кроме собственных ног путешественников,
знакомых больше с асфальтом тротуаров, чем с болотами и буреломом тайги.
Жарко и душно в тесной кабине самолета. Мрачно поблескивают черные
стекла окон. В суровом молчании заглядывает в них ночная тайга.
Саша снова поправил повязку на голове и покосился на погнутую ручку
двери. Открыть ее изнутри вечером не удалось. А снаружи?.. Мальчик
приподнялся на локте и насторожился. За тонкой стенкой кабины явственно
послышался какой-то шорох, и Саше показалось даже, что он слышит глухое
злобное рычанье. Он осторожно, перевел дыхание. А что, если?.. Но в это
время застонал летчик. Саша вздрогнул. В памяти его снова встала, картина
недавней катастрофы…
Тонкий звенящий свист в ушах… Щекочущий холодок в груди… Стремительно
несущаяся земля… Пронзи-, тельный, леденящий душу скрежет… Крик Петра
Ильича… И сильный удар головой обо что-то твердое…
Все это произошло в одно мгновение. Первое, что отчетливо
врезалось в память, была внезапная резкая тишина, сменившая вдруг треск и
скрежет. Казалось, будто именно она, эта жуткая звенящая тишина, прижала его
к полу, сдавила голову, больно сжала левое плечо и стиснула ноги, не давая
возможности двигаться. Перед глазами Саши дрожало какое-то красное пятно,
руки беспомощно старались нащупать точку опоры.
С большим трудом он
поднял тогда голову и освободил зажатые ящиком ноги, потрогал ушибленный
лоб. Рука коснулась чего-то липкого и теплого, И тут только Саша понял, что
случилось несчастье. Он быстро огляделся. Ящики, мешки и бочки сгрудились в
одну большую кучу. Некоторые ящики разбились, и под ногами валялись
консервные банки вперемежку с крупными картофелинами.
Сначала Саша
никого не увидел. Но вот из-под груды вещей выбрался Андрей Иванович. Потом
Петр Ильич. Втроем они высвободили Наташу. А между двумя мешками с луком
показалась взъерошенная шевелюра и испуганное лицо Валерия. Он судорожно
глотнул воздух и быстро проговорил: — Что, совсем погибли?..
Андрей
Иванович обернулся к нему: — А ты дерни себя за правое ухо. Если ничего не
почувствуешь, значит считай, что ты уже в раю.
Все улыбнулись. Было
ясно, что удалось избежать большой опасности. Не обошлось, конечно, без
царапин и синяков. Но никаких увечий, к счастью, никто не получил.
В это время открылась дверь пилотской кабины, и из нее, прихрамывая,
выбрался летчик. Подбородок его был сильно рассечен, под левым глазом набух
огромный синяк. Однако он попытался улыбнуться: Ну вот и прилетели… Не
понимаю, что случилось, отказал мотор…
Он опустился на бочку и
начал медленно расстегивать ремни шлема. Андрей Иванович подошел к нему: —
Спасибо вам, Алексей Михайлович, — сказал он, крепко пожимая руку летчика. —
Вы сделали невозможное.
— Ну что вы, Андрей Иванович!..
— Да, да! Посадить в тайге самолет… Это могли сделать только вы! Но у
вас, кажется, подбородок поврежден?
Летчик покачал головой: —
Подбородок пустяки. Нога… — он вытянул вперед левую ногу.
Андрей
Иванович рывком снял с нее сапог. Летчик не проронил ни звука, но лоб его
покрылся крупными каплями пота. Портянка была вся в крови.
— Так…
Рана серьезная, но перелома, кажется, нет. Сильный ушиб и растяжение. Жаль,
что у нас нет холода. Ну ничего… Наташа! Бинты и стрептоцид. Быстро!
Девушка бросилась к висящей на стене аптечке. Руки ее дрожали. Она
была напугана видом крови. Но голос геолога не допускал никаких возражений.
Наташа отыскала несколько бинтов и пакетик стрептоцида и протянула их Андрею
Ивановичу.
— Стрептоцид нужно растолочь, — бросил он, не поднимая
головы.
Наташа растерянно оглянулась по сторонам.
— Давай
сюда, — пришел ей на помощь Саша.
Он взял у нее стрептоцид,
завернул в чистый лист бумаги и, подняв с пола консервную банку, быстро
размолол ею хрустящие таблетки. Наташа поблагодарила его чуть заметным
движением век.
Андрей Иванович тщательно забинтовал ногу летчика и
начал осматривать его подбородок. Обернувшись к испуганной Наташе, он мягко
произнес: — Ну, я тут справлюсь без тебя, Наташа, а ты перевяжи-ка молодого
человека, — кивнул он на Сашу.
Только теперь Саша вспомнил о своей
ране на лбу и почему-то страшно смутился.
Наташа подошла к нему и
развернула бинт. Тонкие вздрагивающие пальцы быстро забегали по его
затыл-ку, лбу, щекам, и он услышал тихий взволнованный голос: — Очень
больно?..
Саша поднял голову и близко-близко, почти у самых своих
глаз увидел глаза Наташи — встревоженные, озабоченные.
— Нет,
совсем не больно, — проговорил он одними губами.
Пальцы
остановились,, точно задумались. Тогда он на мгновение прикоснулся к ним
рукой, как бы удерживая у своей головы, и так же тихо произнес: — Спасибо,
Наташа…
Тонкие пальцы погладили его руку.
…. Саша потрогал
бинт на голове и улыбнулся в темноту. Перед глазами его все так же чернели
маленькие квадраты окон. За стенками самолета была все та же мрачная тайга.
А он лежал меж тюков и ящиков, поглаживал ушибленное плечо и… улыбался.
Будто не было ни катастрофы, ни грозных опасностей, подстерегающих теперь их
на каждом шагу. А были лишь большие встревоженные глаза и тонкие ласковые
пальцы, И было еще неясное предчувствие чего-то большого и радостного,
отчего сильно билось сердце и замирало дыхание в груди, что было сильнее
страха и боли, ради чего можно было вынести любые лишения и совершить любой
подвиг.
