Юмор, острое слово и шутка всегда помогали геофизикам переносить тяготы, ли­шения и невзгоды полевой, кочевой жизни. Юмор в полевой партии помогал «и строить, и жить». Когда в полевой партии было все в порядке с юмором, то в партии устанавливалась особая доброжелательная атмосфера, которая способствовала успешному выполнению по­лученных заданий, и, как правило, такая полевая партия легко и непринужденно достигала всех намеченных целей.

В 1981-1988 гг. Актюбинскую геофизическую экспедицию возглавлял Пасечко Н.М. — весьма требовательный, но справедливый руководитель, хозяйственник нового типа. Хотя он был весьма строгим начальником, но на него никто никогда не жаловался, не писал жа­лобы в вышестоящие инстанции. Пасечко Н.М. запомнился в коллективе экспедиции, о нем и сейчас рассказывают всякие курьезные истории и почти анекдотические случаи, т.е. он оставил в памяти людской самый доброжелательный след. Некоторые из этих историй рассказал Кузнецов Ю.А.

Кузнецов Юрий Александрович, механик Актюбинской геофизической экспедиции, работает в экспедиции с 1964 года

История 1.

Пасечко Н.М. ходил по территории экспедиции с проверкой и наткнулся на кучу му­сора (битый кирпич, ракушняк), подозвал меня и говорит:

«Вот видите, сколько мусора, почему не уберете ? Когда уже будет порядок на террито­рии ?»

Я ответил: «Наша территория убрана, это строители оставили мусор».

Н.М.: « Значит, где территория чистая — это ваша, где грязная — это строители. С сегод­няшнего дня вся территория закрепляется за вами».

Слух об этом разговоре распространился по всей экспедиции.

Через некоторое время был назначен субботник по уборке территории экспедиции.

Пасечко Н.М. дает указания собравшимся начальникам служб:

«Каждый знает своих людей, свою территорию, которую необходимо привести в поря­док. Приступайте к работе»

Опря Н.Н., начальник ПТО: «Николай Максимович, какая территория ? У нас ника­кой территории нет, она вся — у Кузнецова!»

История 2.

Была поздняя осень. Водитель УАЗа Галыкин Ю.И. залил вместо воды в радиатор то- сол, купленный на свои деньги, припарковал автомобиль во дворе экспедиции и уехал до­мой. Вечером в экспедицию заехал Пасечко Н.М. и говорит:

«Смотрите, вот стоит УАЗ, где под машиной слитая вода? Радиатор разморозит за ночь. Летят домой, как угорелые, забывают про все на свете. Слейте воду».

Тосол из радиатора слили. Утром приходит Галыкин Ю.И. и удивленно спрашивает:

«Кто слил тосол из радиатора моего УАЗа ?»

История 3.

Строители побелили снаружи котельную и пришли к Пасечко Н.М. подписывать на­ряд:

«Николай Максимович, подпишите наряд за выполненную работу».

«Посмотрим, что Вы там сделали». Он осмотрел котельную и увидел, что один угол, заросший бурьяном, остался не побеленным.

«Какой Вам наряд, берите косы и тяпки, косите курай и добеливайте котельную».

Вскоре работа на котельной снова закипела.

История 4.

Это случилось, когда новое трехэтажное административное здание уже было прак­тически построено строительным участком во главе с Асфандияровым Р.З. Стоял июль. Жара. В обеденный перерыв народ высыпал во двор и мирно беседовал в тени. В конце перерыва приехал Николай Максимович, и когда он открывал дверь, то на голову ему свалился кусок штукатурки. Кто-то заметил: «Сейчас вызовет Асфандиярова».

Действительно, через некоторое время диспетчер Нина объявляет по громкой связи:

«Товарищ Асфандияров, срочно зайдите к начальнику экспедиции».

Когда он проходил мимо нас, на него смотрели, как на «покойника». Через некоторое время он вышел из здания красный, как будто побывал в парной.

История 5.

Субботник. Мусор уже убран, стоим, отдыхаем. Подходит Николай Максимович и го­ворит:

«Ну, что вы тут стоите, идите к своему двухэтажному дому и поправьте забор, а то он у вас шатается, как флюгер. Что нельзя поправить забор возле своего дома ?»

«Да, ведь леса нет», — попробовали мы возразить.

«Возьмите рейку, под конторой лежит».

Действительно, под крыльцом конторы лежала добротная рейка. Мы в очередной раз были поражены его осведомленности и хозяйственной жилке.

МАТУСЕВИЧ А.В.  СЕЙСМО-ГРАВИМЕТРИЧЕСКИЕ ИСТОРИИ  Северный Устюрт, 1968 г.

В конце 60-х гг. в Гурьевской геофизической экспедиции происходило техническое пе­ревооружение сейсморазведки — осциллографические сейсмические станции заменялись на станции с промежуточной магнитной записью — СС-48-61-М. Наибольший объем работ

Матусевич Александр Владимирович, главный инженер Западно-Казахстанской гравиметрической партии (г. Атырау), кандидат геолого-минералогических наук

с новой аппаратурой выполнялся на Северном Устюрте в 1968 г. Базировалась партия в цен­тральной части Северного Устюрта, в урочище Балта-Кеткен. Севернее в 150 км находилась станция Бейнеу, где железная дорога из Гурьева разветвлялась на Мангышлак и Кунград (Ка­ракалпакия).

В партии работало около 200 человек. В ней было четыре сейсмических и четыре гра­виметрических отряда, не менее шести топографических бригад, по две-три буровых брига­ды на каждый сейсмический отряд. А еще взрывники, повара, снабженцы, сторожа и даже уборщицы. По лагерю бегали дети дошкольного возраста, а в июне появились и школьники. Было даже несколько младенцев, коляски которых в прохладную погоду стояли у входа в землянку-«офис» и возле кухни. Дети многих полевиков вырастали вот так в пустыне, даже в зимнее время. Считалось, что это более здоровые условия, чем городские, дети меньше болеют — нет всякой заразы. Может показаться странным, что начальнику экспедиции не­редко поступали заявления: «Прошу отправить на полевые работы в связи с рождением ре­бенка». Между прочим, так выросли два моих племянника, сыновья младшего брата.

Лагерь был правильно распланирован топографами по схеме руководства экспедиции. Жилые однотипные землянки, рассчитанные на четырех человек, выстроились вдоль трех линий-«улиц». Улицы заканчивались тремя крупными землянками — камералка, столовая, клуб. Метрах в ста — склад ГСМ, несколько побеленных известью цистерн, установленных на земляном валу и огороженных колючей проволокой. Здесь заправлялись автомашины, для парковки которых поблизости была огорожена стоянка, вдоль которой крепились таб­лички с номерами автомашин. Всего было более пятидесяти машин, большинство из них бортовые грузовики, оборудованные для перевозки людей — тент, скамейки. Кроме того бензовозы, водянки, сейсмо- и гравистанции, буровые станки, компрессоры, два или три гусеничных трактора. В угловой части стоянки — мастерская, сооруженная из самана. Здесь хозяйничали механик и автослесари. Перед мастерской — смотровая яма и подъемник для снятия двигателей. Здесь же смонтирована дизельная электростанция — лагерь освещался всю ночь, и видно его было километров за пять. Это был хороший ориентир для заблудив­шихся автомашин. За автостоянкой — посадочная площадка для самолетов и вертолетов, на краю которой на высоком шесте развивался полосатый сачок указателя направления ветра. С противоположной от автостоянки стороны лагеря на значительном удалении от жилых землянок располагался склад взрывчатки, огороженный колючей проволокой, охраняемый сменными сторожами и цепными псами.

Партией командовал Багитгали Боздакович Нуралиев. Несмотря на молодость (ему тогда исполнилось 30), Багит уже несколько лет работал начальником сейсмической партии. Коренной гурьевчанин, Багит получил высшее образование в Ташкенте. Он считался хоро­шим организатором полевых работ, чему способствовал широкий круг его связей — здесь учился в школе, здесь была вся его многочисленная родня. Темнокожий, круглолицый, невысокого роста, не в меру располневший для своего возраста, Багит ходил неспешной по­ходкой. Он обладал своеобразным юмором, чем располагал к себе людей, из его уст я не слышал нецензурных слов, что среди полевиков явление редкое.

Перед партией стояла задача — изучение строения внутриюрского горизонта IV, от­ражения от которого были слабые, среди помех они более или менее явно прослеживались спорадически. Тогда все надеялись, что возможность дополнительной обработки сейсмог­рамм позволит кардинально улучшить качество материалов, но надежды не оправдались. Корреляция этого горизонта и построение структурной карты были поручены Александру Г. У него весной 1969 г. закончился 3-летний срок работы после института, и он рвался в Алма- Ату. Начальство поставило условие — прокоррелируешь злополучный горизонт, построишь карту и — езжай в столицу. За эту работу никто не брался — построить карту при практичес­ки отсутствующих отражениях без «халтуры» невозможно. Геофизик Г. выполнил эту работу «блестяще» — с помощью циркуля и линейки он провел линию, параллельную горизонту III, которая изредка проходила через более или менее выраженные отражающие площадки. Работы было много — около 2000 км профилей. Раствор циркуля иногда случайно малоза­метно менялся, и мощность отложений «изменялась». Закончив работу, Александр Г. укатил в Алма-Ату, где ценился достаточно высоко, как организатор геофизических работ, занимал должности начальника партии, заместителя начальника экспедиции. Северо-Устюртскаяработа Александра Г. имела интересные последствия. Была пропущена структура Ирдалы. Структуру удалось оконтурить благодаря локальной аномалии силы тяжести, в результате нас, гравиметристов, в Гурьеве зауважали. Такой вклад внес Александр Г. в развитие гра­виметрических работ в Гурьеве. Второе последствие более интересное. В Гурьеве появилась элегантная дама лет пятидесяти — профессор какого-то московского института, доктор фи­зико-математических наук. Её сопровождали несколько аспирантов. Ученые привезли но­вейший метод выявления зон выклинивания по данным сейсморазведки. Меня вызвал глав­ный геолог треста Александр Борисович Живодеров, который совершенно необоснованно считал меня знатоком математики. Представил меня профессорше, поручил ознакомиться с работой, подготовить выступление после доклада на НТС. Мы устроились в пустующем актовом зале. Мне демонстрировали ужасные формулы в рукописи, писали что-то мелом на доске. Я ничего не понимал и лишь многозначительно мычал. Но суть ясна — метод позво­ляет локализовать малейшие изменения мощности сейсмических горизонтов, он опробован на Северном Устюрте, построены детальные карты мощностей, выделены перспективные на нефть объекты. Я спросил, какие материалы использовали. Использованы результаты интерпретации самых современных материалов, полученных сейсмостанциями с магнит­ной записью, математически обрабатывались мощности между горизонтами III и IV. Я рас­сказал, как Александр Г. строил горизонт IV. Стало ясно, что математики фиксировали слу­чайные изменения раствора циркуля Александра Г. Доклад не состоялся, сконфузившиеся математики, не попрощавшись, отбыли в Москву.

Западно-Казахстанская гравиметрическая партия

Основной моей работой в Гурьевской экспедиции было составление карт гравитаци­онного поля, которые считались секретным материалом, так как, кроме решения геологи­ческих задач, использовались при расчете параметров для запуска баллистических ракет. В связи с этим гравиметрические работы находились под пристальным вниманием КГБ. Возле нас постоянно крутился майор Ахмет Киреев. И вот каким-то умникам этого по­казалось мало, и они решили для ужесточения режима ликвидировать гравиметрическую службу в Министерстве геологии, организовать её в Министерстве обороны. Геологи воз­мущались на всех уровнях - от полевых партий до министерских кабинетов и академичес­ких лабораторий. В верхах пришли к компромиссу - гравиметрические работы остаются у геологов, но они должны проводиться в специализированных предприятиях, отделен­ных от остальных геологических организаций. В стране создавалось около пятнадцати та­ких предприятий, в том числе одно в Казахстане под Алма-Атой. В Гурьеве гравиразведку предполагалось ликвидировать. Узнав об этом, я очень расстроился, но получил запрос из Алма-Аты, не соглашусь ли я переехать в Николаевку (пятьдесят километров севернее Ал­ма-Аты) для работы в организуемой специализированной гравиметрической экспедиции. Я предупредил свое начальство, что в связи с ликвидацией гравиразведки буду увольняться. К тому времени я около двух лет работал главным геологом Гурьевской геофизической эк­спедиции. Должность почетная, особенно если тебе всего лишь тридцать, масштабы работ внушительнее от Кара-Богаз-Гола до Астрахани, перспективы открытий новых месторож­дений нефти немалые. Главный геолог треста А. Б. Живодеров удивлялся моему решению — оторванная от тесной взаимосвязи с геологией и сейсморазведкой гравиметрия вряд ли может быть интересной. Но у меня были задумки в вопросах интерпретации гравитаци­онного поля, и отказываться от реализации их не хотелось. Тогда Александр Борисович предложил попробовать отстоять сохранение гравиметрических работ в Гурьеве. «Напиши обоснование», — сказал он мне. И я написал. Написал о том, что первые в стране гравираз- ведочные работы были проведены в 1923 г. в Гурьеве, что здесь накопился большой опыт интерпретации гравитационного поля и проведения полевых работ, что здесь сложились традиции и создана Эмбинская школа гравиразведчиков, что более тысячи соляных ку­полов выявлены гравиразведкой, что приоритет открытия многих месторождений нефти бесспорно принадлежит гравиразведке, что проведение сейсмических работ без тесного взаимодействия с гравиразведкой понизит геологическую эффективность. Письмо было отредактировано Живодеровым и от имени треста отправлено в обком КПСС, там оно попадает заведующему промышленным отделом, с которым предварительно беседовал бывший с ним в хороших отношениях Живодеров. От имени обкома предложения направ­ляются в республиканское ЦК, а оттуда в Москву в ЦК КПСС. Далее путь предложения лежал через Правительство СССР в Министерство геологии СССР, которое издало приказ «разрешить проведение гравиметрических работ в тресте «Казнефтегеофизика», органи­зовав для этого специализированное предприятие». И, наконец, приказ по Министерству геологии Казахстана — «для проведения гравиметрических работ в Западном Казахстане организовать в тресте «Казнефтегеофизика» на самостоятельном балансе с базированием в городе Гурьеве Западно-Казахстанскую гравиметрическую партию». Так была сохране­на гравиметрическая служба в Западном Казахстане. Эффективность гравиразведки бла­годаря разработке новых методик интерпретации значительно возросла, но это тема для специальных технических статей. Здесь же лишь отмечу, гравиметрические материалы до сих пор востребованы, нашей интерпретационной группой за последние годы выполнено около пятидесяти проектов по заказам нефтяных компаний, в том числе зарубежных.

Наш учитель Цветков — разведчик в фирме «Шлюмберже»

В Гурьеве консультировать студентов-дипломников часто появлялся доцент Каз.ПТИ Дмитрий Венедиктович Цветков, преподававший сейсморазведку большинству казахстан­ских геофизиков. Дмитрий Венедиктович отличался интеллигентностью и доброжелатель­ным отношением к студентам, с которыми он вел себя как с равными, чем выделялся среди преподавателей кафедры и завоевал всеобщую любовь студентов. Приезд Цветкова отмечал­ся веселым застольем у кого-нибудь из его бывших учеников. Во время одного из застолий Дмитрий Венедиктович поведал нам интересную историю. Было это во второй половине тридцатых годов.

По окончании учебы Цветкова направили работать в Татарию, где французская фирма «Шлюмберже» проводила сейсмические работы. Все должности специалистов-геофизиков занимали французы. Из местных жителей набирались рабочие. Из советских граждан были сформированы буровая и топографическая бригады. Местными были повариха и чертеж­ница. Цветкова направили в эту партию геодезистом, предварительно обучив несложным топографическим работам. Главную задачу Цветков получил в Первом отделе — необходимо изучить устройство сейсмостанции, составить чертежи, схемы, достаточные для организа­ции производства сейсмостанций в СССР. На базе экспедиции Цветков встретил выпуск­ницу Нефтяной академии Наташу Сажину. Наталья Борисовна Сажина в будущем станет доктором наук, профессором, автором учебников по гравитационной разведке. Здесь же Наташа работала чертежницей, и не трудно догадаться, выполняла дополнительные задания Первого отдела. Днем Цветков с бригадой рабочих с помощью теодолита и мерной ленты определял положение очередного профиля. Ночами он забирался в сейсмостанцию и раз­бирался в устройстве аппаратуры, составляя чертежи и радио-схемы. Задача была непростая, но решал её Цветков довольно успешно, что подтвердилось на практике.

Время от времени в сейсмостанции возникали неисправности, из-за которых работы приостанавливались. В течение обычно одного дня французы устраняли неисправность, и работы продолжались. Но однажды неисправность не удавалось ликвидировать в течение длительного времени. Французский инженер был расстроен, нужно было вызывать налад­чика из Франции, и дело не только в потере времени, но и в потере престижа инженера. «Можно мне посмотреть аппаратуру?» — попросил француза русский топограф. Француз удивился, но не возражал. Дмитрию Венедиктовичу не нужны были французские схемы, у него все было в голове. Неисправность была быстро найдена и устранена. «Ой-ля-ля!» — обрадовался еще более удивленный француз и, по-видимому, все понял. Улыбаясь, фран­цуз шутливо погрозил пальцем Цветкову «Ой, топограф-топограф!» Полевые работы были успешно закончены. Уезжая на родину, французы от имени фирмы «Шлюмберже» пода­рили сейсмостанцию Советскому Союзу. Получилось, что зря Дмитрий Бенедиктович не спал ночами, изучая аппаратуру... а, может быть, и не зря.

Пантюшев Ю.А.

Пантюшев Юрий Александрович, старший геофизик Актюбинской геофизической экспедиции

«Быль. Охотник поневоле»

Вы помните прекрасного актёра Зиновия Гердта. Даже интонация его голоса, когда он читал, излучала юмор и вселяла оптимизм. Когда будете читать нижеизложенное, попробуй­те слышать ваше чтение его голосом.

Было это давно, в конце второго тысячелетия от «Рождества Христова», в конце двад­цатого века, в эпоху социализма, и кажется, недавно, в начале 1977 г., ничем не примеча­тельном для большинства моих коллег-геофизиков Актюбинской геофизической экспеди­ции. Экспедиция тогда находилась в славном городе Актюбинске, куда мы — Анвар Кады­ров, Едиль Касымов, Борис Васильев, Зоя Погорелова, Юнус Сабитов, Коля Ярилов и я, Юра Пантюшев, прибыли по окончании института.

В то время, я говорю о 1977 г., наше социалистическое общество в большой стране — СССР — уже жило в коммунизме, построенном под руководством партии и при непосредс­твенном участии народных масс, но ещё не все догадывались об этом. Тогда уже почти у всех советских людей, почти всё было. Я уже был женат и — уже в талии, ударение на «у». Жил ря­дом с территорией экспедиции в большом доме, который построил тесть. Имел статус «при­мака», потому что с жильём было туго, то есть отдельной квартиры пока не было у моей мо­лодой тогда ещё семьи. Но была замечательная песня со словами: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, вся жизнь впереди, надейся и жди, жди, жди...» (старая пластинка). Вообще, всё было почти хорошо и в экспедиции, так как коллектив план выполнял и перевыполнял, и в партии цифровой обработки, где я работал старшим геофизиком с максимально возмож­ным для этой должности окладом в 185 рублей, план также выполнялся и перевыполнялся. Но почему-то не чаще одного, двух, трёх и т.д. раз в месяц происходили какие-то сбои в на­шей плановой (ударение на «а») работе. Ну, вы помните эти сбои типа «раствор бар, кирпич жок, перекур называется, и когда кирпич стал бар, раствор стал жок, засох, опять сидим, ждём и т.д.». Причина, а имя ей «Человеческий фактор», является основной и объясняет все вытекающие рз неё следствия и последствия.

Так вот, 22 февраля, ровно в восемь утра, по рации в экспедицию сообщили, что вот- вот произойдёт очередной сбой в работе зимней полевой сейсморазведочной партии. И если в течение двух дней в партию не будет доставлен тротил, то работа по выполнению плана работ остановится, и если в течение этого же срока в партию не завезут уголь, то народ за­мёрзнет, и это так же верно, что если завтра 23 февраля, то послезавтра будет 24. В конце рабочего дня меня вызвал главный инженер экспедиции и предложил сопровождать спец- груз в партию. На складе экспедиции я получил полушубок, валенки и спальный мешок, в спецчасти — револьвер системы «Наган» и семь боевых патронов.

В восемь часов утра, 23 февраля, мы выехали по маршруту Актюбинск — Алга — Темир — Кенкияк — Жаркамыс — Зимовье — Базовый лагерь зимней сейсморазведочной партии. Отряд наш состоял из четырёх машин. Два «Урала» везли тротил, «ЗИС» был гружён углём, я ехал в «ГАЗ-66», в будке которого находилось два ящика с детонаторами. Мы, я и водитель — черноволосый кучерявый паренёк Коля, ехали позади отряда. Через полчаса пути нача­лась позёмка. Мы ехали на юг, в степь, с запада задул ветер, и толстые змеи из сухого снега, извиваясь и клубясь, стали переползать через полотно дороги. На окраине городка Алга, у железнодорожного переезда, все машины остановились. Водители, опытный народ, предло­жили мне позвонить от стрелочника из будки (мобильники в ту эпоху ещё не выпускали) в Актюбинск, начальнику экспедиции, и доложить обстановку, потому что опасались бурана, который занесёт все степные дороги, и мы не сможем вовремя доставить груз. Звоню. Со­единяют с кабинетом начальника. Берёт трубку его друг, геофизик—гравиметрист Николай. Коля сутуловат, с большим лысым черепом сорокалетний мужчина, слегка заикающийся весельчак, поздравляет меня с «Днём Советской Армии». Я обрисовал обстановку и наши опасения с просьбой вернуться и переждать непогоду. Слышу, Коля доложил мои опасения начальнику, и ответ: «Какой там ещё буран?! Пусть едут, партия простаивает». Коля мне: «Всё слышал? Поезжай, Юра. И никаких «Но». «Устав» помнишь? Первый пункт «Устава» гласит: «Начальник всегда прав». Второй пункт «Устава»: «Если начальник не прав, смотри первый пункт «Устава».

Ветер не утихал. Небо стало белесовато-серым. Решили поспешить и ехать до Жаркамыса без остановок. В пути я выкладывал Коле свои соображения об устройстве Вселенной и дремал. Проехали по окраине посёлка Кенкияк. В снежной мгле посёлок угадывался све­тящимися окнами домов, сияющими огнями лампочек на столбах и развевающимися в тём­ной вышине на ветру языками пламени факелов сжигаемого попутного газа. В Жаркамыс приехали часов в семь вечера. Было темно, шёл снег. Николай - водитель «Урала», высокий, сухощавый, широкоплечий мужчина лет сорока, зашёл в дом к своим знакомым, потом при­гласили нас. Гостеприимные люди напоили нас чаем. За чаем хозяин рассказал о том, что в посёлок по ночам иногда заходят волки. Стаю водит матёрая волчица. Уже есть пропажа овец и собак. Через полчаса мы выехали из аула и спустились к речке Эмба. На «ГАЗ-66» мы первыми проскочили по заснеженному льду через Эмбу и выехали на противоположный берег по крутому короткому подъёму, остальные машины по одной благополучно перебра­лись вслед за нами. Последним, пыхтя, медленно преодолел подъём старый «ЗИС». Через пару километров пути по едва угадывавшейся в снегу колее дороги, тянущейся вдоль Эмбы, мы въехали на огороженную территорию лагеря летней сейсмопартии. Здесь нас встретил сторож, и мы заночевали в одной из землянок. Перед сном очистили печь от тлеющего угля. Ночью я слышал завывание ветра в печной трубе землянки. Утром с трудом открыли дверь землянки, занесённую плотной массой снега. Шёл снег. День был пасмурным. Позавтракав тушёнкой и чаем, водители ушли к машинам. Я чистил картошку к обеду. К вечеру улеглось, ветер стих, небо очистилось от белесой мглы. Поужинав, мужики сели играть в домино, а я собрался идти в туалет типа сортир. Роман, водитель «Урала», высокий, краснощёкий, сорокалетний здоровяк с большими пышными усами, мне говорит: «Юра, возьми с собой наган, там стая голодных волков ходит, и по свежему запаху могут на тебя выйти. Как же мы тогда без провожатого дорогу найдём?» Я в ответ отшутился и добавил, что револьвер всегда при мне, вышел из землянки. Снег лежал пушистым белым ковром, было тихо. Небо огром­ным чёрным бархатным куполом накрывало белоснежную равнину. Ярко мерцали звёзды. Зимняя ночь, снег и тишина. Красота. «Открылась бездна, звёзд полна, звёздам нет счёта, бездне дна! Мишино». Когда я вернулся, Роман усадил меня напротив себя за стол играть в домино в «козла», так как с предыдущим напарником ему не везло. Со мной тоже не везло. Роман злился, его лицо и уши раскраснелись. Он после каждой проигранной нами партии выговаривал мне, что я не с той костяшки пошёл, что не той костяшкой «отдуплился». Когда в очередной раз мы проиграли, он резко бросил оставшиеся в руках костяшки на стол и зло выкрикнул в мой адрес, топорща усы и сверкая глазами: «А ещё институт закончил!» Я про­молчал. Николай — водитель «Урала», собирая костяшки домино, предложил сыграть в кар­ты, в «очко», на символические деньги. Роман пересел от стола на свою кровать. Мы вчет­вером начали играть в «двадцать одно очко» на деньги. У меня в карманах набралась горсть монет, я её выложил рядом на стол. Ставки были небольшие, по три копейки в банк. Кто сдавал карты, тот «банковал» и определял начальную величину ставки. Вскоре мой води­тель Коля и второй парень, водитель машины «ЗИС», проиграли каждый свою наличность и наблюдали за нашей игрой. Чаще везло мне. Николай проиграл все монеты и попросил меня разменять три рубля. В то время бутылка водки, поллитра, в магазине стоила три рубля шестьдесят две копейки. Игра закончилась тем, что я «сорвал» банк редким «дуплетом» карт — двумя тузами, называлось это сочетание карт «очко ленинградское», и у Николая опять не осталось монет, моя же горка монет увеличилась раза в три и сверху ещё лежала трёхрублёвая купюра. Николай объявил, что на этом игра закончена. Тут выкрикнул из своего угла Роман: «Вот, видишь, Коля, чему их в институтах учат». Я предложил Николаю забрать «трёшку». Он сказал: «Твой выигрыш. Забирай».

Про себя я отметил ещё в начале нашего пути, что просьбы и предложения Николая — водителя «Урала», выполнялись всеми в нашем отряде без оговорок, быстро и точно.

Утром, ещё затемно, Николай ушёл в аул. Мы встали, позавтракали и вышли к ма­шинам. Рассвело. Вскоре приехал Николай на мощном колёсном тракторе «К-700» с на­вешенным впереди трактора скребком-рассекателем, отливавшим серебром под лучами восходящего солнца. Попрощавшись со сторожем, мы выехали с территории лагеря по расчищенной «К-700» колее. В обед мы оставили позади зимовье, затерявшееся между вы­сокими холмами. Опустившись с очередного холма, мы вдруг очутились на ровной, как стол, бескрайней равнине, покрытой белоснежным ковром, сверкающим на солнце под ярко-голубым весенним небом. Коля воскликнул: «Вот и «Сайгадром». Так сейсмиками полевых партий называлось плато, простёршееся на десятки километров вдоль западного склона Мугоджарских гор. На плато в весенне-летний период паслись большие стада сай­ги — «оленя южных полупустынь». В настоящее время эти животные занесены в «Красную книгу» и всё по той же, вышеуказанной причине. В колее, на проталинах, образовавшихся там, где снежный покров был снят до земли, торчали кустики пожухлой прошлогодней травы. На краю колеи, на валике из снега сидела большая серая птица. Птица не улетела и тогда, когда мы проезжали мимо. Это была сова. Её огромные круги вокруг серых глаз с точками зрачков посредине светились ровным зеленовато-желтым светом, отражая лучи заходящего солнца. Формой сова напоминала игрушку «неваляшку», с такой же круглой головой, садящей на крупном с футбольный мяч теле, покрытом кольчугой из тёмного серебра округлых перьев. По обе стороны головы торчали маленькие треугольные, свитые из тёмных пёрышек уши. Посредине, ниже глаз, свисал остриём вниз тёмный небольшой выпуклый клюв. Сова безучастно, не мигая, освещала округу своими чудесными глазища­ми. Я не мог оторвать глаз от этого чуда природы. В сотне метров от колеи мы заметили лисицу. Она бежала от колеи в открытую степь, постоянно приостанавливаясь и оглядыва­ясь в нашу сторону. «Мышкуют», — констатировал Коля. День закончился, ночь накрыла белое безмолвье своим чёрным бархатным звёздным ковром. Коля включил фары и теперь, не отставая, ехал за впереди идущими машинами. Вскоре прочищенная колея ушла резко влево от линии направления нашего пути, и мы продолжили путь по жёсткому снежному покрову. Отряд вёл Николай, направляя свой «Урал» по бездорожью. Он хорошо ориенти­ровался на местности и безошибочно угадывал занесённую снегом колею степной дороги. Где-то к двадцати трём часам отряд подъехал к глубокому оврагу, прорезавшему местность узкой лентой, вытянувшейся на десяток километров и преградившей нам путь. Водители осмотрели место переправы через овраг, и наша машина его преодолела первой. Поднима­ясь по противоположному борту оврага, лучи фар скользнули в чёрную глубину неба, меня прижало к спунке сиденья. «Круто», — констатировал с облегчением Коля, когда машина приобрела горизонтальное положение, и мы, отъехав в сторону, остановились. За нами, мощно урча моторами, перебрались через овраг «Уралы», а вот старенький «ЗИС» застрял. Мотор его заглох при подъёме, на самом крутом участке, и машина медленно сползла на дно оврага. Машину сразу завести не удалось. Мы собрались в будке «ГАЗ-66», поужинали тушёнкой и рыбными консервами. Николай предложил нам и Роману ехать в лагерь. Он остался помогать ремонтировать «ЗИС» и сказал, что в лагерь они подъедут утром. Мы поехали дальше в чёрную ночь. Наша машина легко шла, не проваливаясь, по скрипящей под колёсами толстой и твёрдой корке снега. Впереди идущая тяжёлая машина в низинах, как правило, проломив корку снега, буксовала и останавливалась, застряв в очередном сугробе. Выбравшись из кабины, мы вооружались совковыми лопатами и шли к машине Романа, помогать ему. После наших совместных усилий по очистке колеи от снега «Урал», буксуя, медленно выезжал из сугроба, мы возвращались в свою машину и быстро догоняли его. Примерно через час такого пути мы остановились на пригорке. Ярко освещая впереди метрах в пятнадцати опять застрявшую в ложбинке машину и Романа, уже энер­гично выбрасывающего снег из под колёс, Коля сказал, что здесь, недалеко, живёт чабан, и от его юрты мы должны будем повернуть влево и через пару километров будем в лагере. Он открыл дверцу кабины и замер. Метрах в пятнадцати от нашей машины стоял, как высеченный из бело-серого камня, волк. «Юра, смотри, это волк». Волк стоял на грани­це освещённого фарами сектора степи и внимательно наблюдал за действиями Романа, копошащегося под бортом машины. «Юра стреляй в волка. Чего ты ждёшь?» — «А, если это собака чабана», — возразил я. — «Ты сам сказал, что зимовье рядом» — «Да ты посмот­ри, он же размером с телёнка», — воскликнул Коля. Я, любовался красивым животным, предположив, что это овчарка: «Видишь, как уши торчат». Коля хмыкнул и категорически отказался выходить из кабины, пока я не выстрелю в волка. Тем временем волк немного продвинулся вперёд и теперь почти весь оказался в освещённом секторе. Он всё также, не отрываясь, наблюдал за Романом, который в это время уже разогнулся и, оглянувшись в нашу сторону, увидел волка. Оценив обстановку, Роман оцепенел, глядя на волка. Я от­крыл дверцу кабины, вытащил наган из кобуры. Удобно облокотившись о дверцу кабины, навёл револьвер на волка, взвёл курок, оценив траекторию полёта пули, плавно нажал на спусковой крючок. Хлопок — и волк, взвизгнув, подпрыгнул высоко вверх, кувыркнулся в воздухе через голову, приземлился за чертой освещённой части местности и исчез в ночи. «Попал», — закричал Коля, разворачивая машину. Посветив фарами в ту сторону, куда по нашим предположениям мог побежать волк, мы ничего не обнаружили. Вокруг сверкал в лучах фар снежный покров. К нашей машине подбежал Роман, открыв с моей стороны дверцу, сказал, как мне показалось взволнованным голосом с прорывавшейся хрипотцой: «А он же чуть не кинулся на меня!»

Поехали дальше и через полкилометра подъехали к юрте и рядом стоящей кошаре, засыпанной снегом. Отсюда мы свернули под прямым углом влево вслед за машиной Ро­мана, и мне показалось, что мы начали спускаться по склону. Машина Романа опять увяз­ла в сугробе. Мы подбежали с лопатами на помощь. Тут Роман попросил меня вежливо и настойчиво отложить лопату и понаблюдать за округой. Я не чувствовал опасности и отметил про себя, что Роман явно трусит. Вскоре мы въехали на территорию лагеря зим­ней партии. Нас уже ждали, встретил начальник партии приветливо. Было два часа ночи двадцать шестого февраля, лагерь спал. Направить трактор на помощь застрявшей в овраге машине начальник решил утром. Нас накормили горячим борщом и уложили спать. Утром меня разбудил Николай, прибывший на «Урале» вместе с отремонтированным и вытащен­ным из оврага «ЗИСом». Рабочие быстро разгрузили машины. Попрощавшись, мы выеха­ли всем отрядом домой, в Актюбинск. Мы с Колей, обогнав отряд, спешили к тому месту, где я ночью стрелял в волка. Выскочив из кабины, мы разглядывали крупные отпечатки волчьих лап. Коля воскликнул: «Смотри, вон там что-то лежит». И мы бросились бежать к тому месту, куда он указал. На мне были большие, не по размеру, валенки и полушубок, но я не отставал от легкоодетого Коли. Вскоре мы увидели капли крови на снегу, ярко алевшие под лучами солнца. Мы одновременно подбежали к полусогнутой туше. Это был огромный волк, покрытый густым белым мехом. Его голова покоилась на вытянутой лапе и светло-голубые стекляшки глаз, не мигая, смотрели вдаль. Свисающий длинный язык был крепко прикушен. Я пнул волка в морду. Голова откинулась и легла на снег. Я взял его за передние лапы, Коля — за задние лапы, и мы волоком потащили по снегу тяжёлую тушу к машине. У машины нас встретил Николай и подъехавший верхом на лошади чабан. Чабан рассказал нам, что в прошедший буран стая волков утащила от юрты одну из его собак. Втроём мы подняли и затолкали тушу в будку «ГАЗ-66». Отряд был в сборе, и мы тронулись в путь. Я испытывал амбивалентность чувств. С одной стороны, мне было жаль это красивое могучее животное, и я корил себя, ведь мог бы выстрелить и в небо, просто пугнуть, с другой стороны, я был рад своей охотничьей удаче. В Жаркамыс отряд прибыл в обеденное время. Нас пригласили обедать в тот же дом. Узнав о том, что я подстрелил волка, хозяин достал бутылку водки. После второй или третьей рюмкц, выпитыми за хозя­ина, за моё здоровье, за моё охотничье везение, я уже чувствовал себя «Соколиным глазом» — великим охотником, а хозяин предложил мне остаться в ауле и поохотиться на волков, которые часто бродят вокруг аула. Весть о подстреленном волке быстро облетела посёлок, так как мы подвозили в будке нашей машины от зимовья двух местных парней. У дома стали собираться мужики и мальчишки. Коле пришлось показывать им тушу зверя, а нас с Николаем пригласили в соседний дом. Я слабо возражал и отказывался пить, но уже после третьего застолья мой организм перешёл в режим «автопилот», то есть я не помню, как я очутился в машине. Очнулся я, когда машина остановилась у ворот экспедиции, в Актю­бинске. Было темно, часов девять вечера. Открыв дверцу кабины и, пытаясь выбраться из неё, я услышал звон разбитого стекла. Оказывается, мне в ноги поставили трёхлитровую банку со сметаной, которую я, вылезая из кабины, вытолкнул валенком. Я пошёл домой, так как жил недалеко от экспедиции. Вскоре к воротам нашего дома подъехал «ГАЗ-66». Мы с тестем вытащили из будки машины тушу волка и утащили её в сарай за домом. Так закончилась моя полевая командировка-приключение.

Куричев В. А.

Куричев Виктор Алексеевич, начальник сейсмического отряда Илийской геофизической экспедиции

1. Нежданный подарок

Как-то мы с женой возвращались с полевых работ из южного города в Караганду. До самолета еще оставалось время, и мы пошли на рынок за покупками. Купили ведро с крышкой и наполнили его спелой вишней. Посадка на самолет АН производилась через хвосто­вую дверь. Багаж оставили в хвостовой части самолета, а сами прошли на передние свобод­ные места. После приземления выходим из самолета последними, багаж уже был разобран, но оставалось одно ведро с крышкой.

Жена говорит:

—  Вроде бы не наше ведро.

Стюардесса:

—  Багажа больше нет, осталось одно ведро, забирайте.

Мы его забрали и, когда открыли крышку, там оказалось вишневое варенье. Так за полет вишня превратилась в вишневое варенье. Нам ничего не оставалось делать, как поблагодарить человека, перепутавшего ведро.

2. Ночной рейд

Стояла осень 1969 г. Прикаспийская партия ИГФЭ проводила на западе Казахстана сейсморазведочные взрывные работы ГСЗ-КМПВ с четырьмя сейсмостанциями «Плутон». Аналоговые косы каждой сейсмостанции простирались на 9,8 км. В центре косы было место нахождения сейсмического отряда. Для оперативного снабжения четырех сейсмических отрядов и разбросанных по пикетам возбуждения буровзрывных отрядов, а также «на всякий случай», партия арендовала фанерный самолет ЯК-12М. Однажды при перебазировке лишь во второй половине дня нашли пикеты новой стоянки станции-отряда, разгрузили автосмотки со скарбом, наспех поставили палатки, как-то устроились. В американских канистрах из- под пороха доставлялась и хранилась вода для питья. В такие же канистры сливали использо­ванный закрепитель фотобумаги для сдачи на склад и последующего извлечения серебра из раствора. Пустые пороховые ящики и батареи ГРМЦ-69 служили мебелью в палатках. Ближе к вечеру приземлился наш самолет с продуктами. В связи с малым оставшимся световым временем летчик Эдик вынужден остаться ночевать в нашем отряде. Свершившаяся переба­зировка отряда, приземлившийся новый человек — подталкивали нас к необходимости как-то это отметить... И как-то отметили, по пути приобретенным разливным молдавским вином. Не хватило... И вот он этот, тот самый «всякий случай» представился. (Не гонять же ГАЗ-63 за 15 км в Константиновку — это же долго...) Собрали тару, взлетели вчетвером. За разговорами в полете выяснилось, что летчик Эдик — футбольный болельщик — и болеет за Краснодар­скую команду «Кубань», а я возьми и ляпни, что «Кубань» — дерьмо и вылетит из высшей лиги. Мои слова видимо достали его до сокровенного, и самолет сначала взмыл вверх, потом вниз. Выровняв самолет, Эдик заглушил мотор... Летим... тишина... но все равно к магазину. Похлопывания по моему плечу сзади сидящих и повертевших пальцем у виска заставили меня переоценить свои выводы о команде «Кубань»... Приземлились. Подкатили к центру Конс- тантиновки, ближе к магазину. Деревню не удивишь коровьими лепешками, а вот приземля­ющимся самолетом — да. К самолету бежали ребятишки, а от самолета шарахались бредущие домой не доеные коровы. В деревне событие... Продавец, уже закрывшая магазин, снова его открыла, наполнили привезенную тару, и в небо... Садились с включенными фарами. При свете керосиновой лампы ужинали, беседовали, попивая вино. Улеглись за полночь. Ночью, когда я выходил из палатки. Эдик из спальника: «Принеси попить». А ночь темна. Ощупывая руками стоявшие возле палатки канистры, пол-литровой банкой набрал воды, принес в па­латку, подал Эдику.

«Что ты мне принес?» — попив, спросил он.

Тут меня осенило: я же набрал закрепителя из канистры... Судя по тому, что он днем частенько бегал в поле, количество выпитого им закрепителя было немалым. По понятной причине завтракать он не стал.

За завтраком никто не вспоминал про вечерний полет за молдавским вином.

Жакупов С. С.

Жакупов Самрат Садвакасович, ведущий инженер-геофизик Министерства геологии и охраны недр Республики Казахстан

Все решено, с завтрашнего дня на работу хожу пешком, всего-то 5 остановок на трамвае. Утром закрались первые сомнения:

—  Может быть, начать ходить пешком не сегодня, а со следующего понедельника.

—  Нет, надо сегодня.

Первую остановку прошел хорошо, на второй засомневался:

—  Может быть, пару остановок для первого раз достаточно.

—  Нет, надо идти.

На третьей остановке сомнения усилились:

—  Я уже прошел достаточно, да вон и трамвай вдали показался, и я могу немного проехать.

—  Да, нет же, надо продолжать.

На четвертой остановке сомнения достигли предела:

—   Что это я так себя мучаю с первого раза, хватит уже, еще можно одну остановку проехать.

—   Нет, надо идти, что тут осталось-то, всего одна остановка.

И вот наконец-то цель достигнута, я был счастлив, что мне удалось преодолеть себя, хоть это было не просто.