|
Первым
ребёнком в браке Андрея Ивановича Апехтина и Анны Петровны, урождённой Каменевой,
была дочь, названная при крещении Александрой. Родилась она, предположительно,
в Чебоксарах в 1788 году, где Апехтины имели собственный каменный дом на Ярилиной
горе в приходе Введенского собора. О жизни в Чебоксарах она пишет в одном из
своих произведений так: «…приближаясь к Чебоксарам, даже чувствовала стеснение
сердца. Воспоминание о молодости моей представилось мне самыми грустными мечтами:
я вспомнила своего отца, с которым несколько лет жила в Чебоксарах, вспомнила
его любовь ко мне и заботливость о моём счастье. Трудно мне было удержать слёзы!».
Из приведённого выше высказывания можно сделать два вывода; во-первых, детские
годы её прошли с отцом в Чебоксарах, во-вторых, упоминается лишь отец, и нет
ни слова о матери, хотя, казалось бы, для девочки мать бывает ближе.
Здесь самое время вспомнить о родовом происхождении отца матери:
Андрей Иванович Апехтин был выходцем из старинного дворянского рода, а Анна
Петровна Каменева тоже из старинного, но купеческого. Жизнь дворян и купечества
имели свои устоявшиеся во времени особенности повседневного поведения. Если
дворяне были опорой государственности, то вторые – купцы, являлись его экономическим
остовом. Беззаботность жизни дворян в праздности и разбазаривании нажитого их
предками резко отличалась от жизни предприимчивого и энергичного купечества,
у которого не было широких дворянских привилегий. Это последнее обуславливало
стремление определённой части купечества, нажившей миллионные капиталы, всеми
доступными методами достичь положения, дающего право получения статуса дворянина.
Взгляд с позиции сегодняшнего дня показывает, что «купец, так же как дворянин,
тот же гражданин нашей необъятной Руси, тот же верный слуга царский. Истинно
жалеем тех, кто с презрением смотрит на бороду, на длинный кафтан, смотрит на
это как на нелепое, смешное. Не в тысячу ли раз смешнее купец, который, как
бы гнушаясь своего происхождения, сбрасывает с себя одежду, усвоенную веками
и предками, облагаясь в так называемое немецкое платье, и в палевых перчатках
и с завитым коком хочет казаться джентльменом? Ещё слишком недавно купечество
начало лезть во дворянство, чтобы следы его особенностей могли изгладиться в
наших купчиках: природа всегда берёт свое, и никакой фрак Оливье не прикроет
того, чем как то особенно отличается купчик. Не глупо ли, не смешно ли в человеке
это тщеславие казаться тем, кто он не есть? … Чем честный купец, коммерческим
умом добывающий себе хлеб, ниже дворянина по происхождению, но плута по ремеслу?
А мало ли подобных дворян?»
Из привычного с детства купеческого уклада жизни 16-ти летней
девушкой Анна Петровна Каменева попадает в среду помещиков-дворян, где большинство
моментов повседневного жизненного поведения для неё ново и необычно. Да и само
пребывание в сельской местности в имениях мужа чуждо её пониманию. Очевидно,
что всё это не могло не повлиять на Анну Петровну в её желании по возможности
больше времени проводить в родной Казани и, возможно, в доме своей родной сестры,
которая к тому времени тоже вышла замуж за дворянина Дедева, но живущего в столице
губернии. Обе сестры, как это часто бывает в семьях, были разными по характеру:
Пелагея Петровна была старше на два года и отличалась властным и энергичным
характером в отличие от мягкой и тихой Анны Петровны, чувствовавшей себя рядом
со старшей сестрой как за каменной стеной. Поэтому она инстинктивно, словно
ища защиты, постоянно старалась быть ближе к своей любимой сестре.
Александра многие черты своего характера унаследовала от матери.
Она была добра, но не сентиментальна. Её не забавляли птицы, не восхищали цветы,
шуршание ручейка не пробуждали нежных чувств и т. д., но она могла долго стоять
на берегу Волги, любуясь её величием и красотой.
Детские годы её прошли не только в Чебоксарах, но и в деревнях,
принадлежащих её отцу. Делалось это из элементарного понимания, что свежий и
чистый деревенский воздух – лучшая среда для роста молодого детского организма.
Много времени она провела в деревне Исенево ещё ребенком. Детские годы на природе
и в деревенском саду оставили в её душе впечатление на всю жизнь: яблони, груши,
сливы, кусточки и цветники – остались в памяти ярким напоминанием самых первых
осознанных лет жизни.
Среди дворян Чебоксарского уезда род дворян Апехтиных пользовался
уважением и почётом. Круг их знакомых и друзей был очень широк. Ещё дед Александры
дружил с семьёй Ознобишиных. Другом отца Андрея Ивановича был и Преосвященный
Амвросий, горячо любивший девочку. А когда в детстве она перенесла опасную болезнь,
святой отец постоянно молился о её выздоровлении, прося господа Бога спасти
душу ребёнка.
Получив в 1792 году должность городничего в Казани, вряд ли
Андрей Иванович Апехтин сразу же перевёз из Чебоксар и дочь Александру. Сначала
нужно было обустроиться в столице губернии. Анна Петровна, наверное, в эти годы
была в Казани, потому что после родов сына Николая она умерла 27 ноября 1794
года всего в возрасте 23 лет.
Начиная с 1796 года, по уцелевшим документам после большого
пожара в Казани в 1842 году, усадьба на спуске Ново-Горшечной улицы к Рыбной
площади значится принадлежащей Андрею Ивановичу Апехтину. Когда возведены строения
и кто был её хозяином раньше, установить, ввиду отсутствия документов, не удалось.
Недолго вдовствовал Андрей Иванович Апехтин, женившись на Анне
Николаевне Ниротморцевой, носившей в своём первом браке фамилию Елецкой. Мачеха
Александры 22 февраля 1797 года родила сына, названного при крещении Павлом.
Именно с этого года, можно предположить, 9-летнюю Александру взяла к себе на
воспитание её родная тётка Пелагея Петровна Дедева. Она души не чаяла в своей
племяннице; благодаря её стараниям и настойчивости Александра получила вполне
приличное по тем временам образование, наглядной характеристикой которого может
служить, в частности, свободное владение ею французским языком. Проживала она
вместе с тётей Пелагеей Петровной в доме, располагавшемся напротив Казанского
монастыря. Был он каменный, двухэтажный, с мезонином, крыт тёсом и имел во дворе
все необходимые службы. Рядом располагался ещё один каменный двухэтажный дом
с одноэтажным флигелем. Из этого можно судить, что семья Дедевых не испытывала
нужды в жилье, места было достаточно для всех.
Жили Дедевы в полном достатке и, помимо городских домов, имели
владения в виде деревень и земель в уездах Казанской губернии. В одной из них,
по названию Казанбаши, тётка вместе с племянницей ежегодно проводили летние
месяцы. Много позже, посетив эту деревню, Александра Андреевна напишет, что
она проводила здесь незабываемые дни и в 15, и в 17, и в 20 лет.
Шло время, и из весёлой и шустрой девчушки Александры выросла
красивая, умная, увлёкшаяся поэзией девушка. Поэтичность натуры, вероятно, она
унаследовала от своего дяди – поэта Каменева. Болезненная в детстве, девушка
усвоила, что в такие периоды жизни к ней начинают относиться с повышенной заботой
и вниманием, поэтому она иногда устраивала такие сценки, которые описала в сказке
«Жених», высмеивая саму себя и тётушку Пелагею Дедеву:
Красавица лежит: как бы без чувств она;
Над ней сидит отец и неутешно плачет,
И так же тётушки в слезах
Покоят голову больной в своих руках,
Дают ей нухать спирт и им же натирают;
Две горничных стоят и сильно трут ей грудь,
Чтобы возможность дать скорее отдохнуть.
И вот больная вдруг свой слабый взор открыла,
Как будто бы она
От крепкого проснулась сна…
Проказница схитрила…
Как видно из приведённого отрывка, Александре Андреевне не
чужд был и юмор, но иногда, высмеивая себя, она не забывала и близких ей людей.
Отец часто навещал её в доме Дедевой; любивший свою первую дочь, он, конечно,
сильно переживал в дни её болезней. Повышенное внимание и забота часто приводят
к различным формам отношения к окружающим, избалованности и надменности. Эти
ошибки своей молодости Александра Андреевна высмеяла в «Греческой сказке», где
представила себя в роли поэтической девицы Ларисы:
Преравнодушная, она
Ко всем из них (женихов – авт.) всегда ровна:
Её богатство не прельщает,
И знатный род не занимает.
Её внимание влечёт или мудрец,
Или артист, или певец;
Но кто же не имел таланта никакова,
Она с тем ни полслова.
Таким образом, госпожа Фукс сама объяснила, что послужило причиной
к её относительно позднему браку. Недостатка, очевидно, в ухажёрах не было,
но разборчивая девушка не спешила сделать свой выбор.
Незаурядная барышня-стихотворка однажды ощутила лёгкое недомогание,
излечить которое был вызван практиковавший в то время Карл Фукс, преподававший
в Казанском Императорском университете. Обаятельная пациентка вскоре поправилась,
а врач, возраст которого перевалил за четвёртый десяток, увлёкся поэтической
натурой молодой особы.
Не удивительно, что Фуксу нравились люди художественно одарённые,
талантливые, неравнодушные к искусству. И вот однажды к дому надворной советницы
Пелагеи Петровны Дедевой он подъехал на модных, щегольских дрожках. Резвая лошадка
в красивой сбруе, с длинным расчёсанным хвостом, уже запомнившая сюда дорогу,
сама свернула к крыльцу. Карл Фукс был стройным, но уже начинавшим полнеть мужчиной
среднего роста с прекрасными манерами, очень подвижный. Присущее ему изящество
движений, большие умные проницательные глаза под широкими бровями, красиво очерченные
полные губы – свидетельство жизнелюбия – делали его очень привлекательным даже
в глазах барышень.
Из окна бельэтажа на него смотрела Пелагея Петровна – женщина
энергичная и властная, из купеческого рода Каменевых, жена дворянина, советника
Гражданской палаты. Она давно приметила, что племянница её вспыхивает при виде
доктора Фукса.
Ну что ж, думала Пелагея Петровна, неплохая партия для племянницы.
Правда, немец, но зато практика большая и платят хорошо. Где взять помещика,
чтобы выйти замуж, как прилично дочери из старинного дворянского рода Апехтиных?
Богатый не женится, уж больно малы деревеньки в приданое. Кабы жив был отец
её городничий Андрей Иванович, а то ведь сирота. Как не я, кто о ней да о брате
её Николушке позаботится. У неё самой одни стишки на уме, читает ночи напролёт,
оттого голова болит, вот опять попросила вызвать доктора. Я вижу, не лекарства
тебе нужны, а он сам. И то сказать, мужчина хоть куда, так и вьётся, бес, так
и вьётся – всех очаровал. Она вздохнула, посмотрела, как Фукс легко поднялся
с дрожек, спрыгнул на дорожку и, сняв цилиндр, отдал его дворецкому. Пелагея
Петровна решила не спешить из своей комнаты.
Тёмноволосая худенькая барышня, чье удлинённое бледное личико
мелькнуло в окне при звуке подъехавшего экипажа, была Александрой Андреевной
Апехтиной, воспитывавшейся в доме родной своей тётки. Порывистая, нервная, вспыльчивая,
но добрая и рассудительная, она нравилась молодым людям. Высокий чистый лоб,
густые тёмные волосы, красивого рисунка губы и, главное, блестящие миндалевидные
глаза запоминались с первого взгляда и заставляли забывать о несколько крупном
прямом носе, впрочем, соразмерном с овалом лица.
Застенчивая, молчаливая, но не глупая, Александра влюбилась
в Карла Фёдоровича давно и даже маленьким нездоровьем пользовалась как предлогом,
чтобы увидеться и поговорить с ним наедине, – обычно на людях он бывал всегда
в центре внимания присутствующих.
Сейчас, увидев подъехавшего Фукса, она лихорадочно посмотрелась
в зеркало, поправила тёмные локоны и кружевную отделку платья, схватила книгу
и кинулась к дивану. Выкинула подушечку – бледный шёлк подчёркивал бледность
лица, взяла другую, расшитую яркими цветами, раскрыла книгу и замерла в ожидании.
Карл Фукс, войдя в прихожую, оглядел себя в большое зеркало,
остался доволен, улыбнулся, подтянул выше уголки воротника, ещё раз внимательно
вгляделся в отражение (нет, начинающаяся лысина ещё не видна!) и в предвкушении
приятной встречи с Апехтиной просил доложить о своём приезде.
Он знал, что нравится ей, и сам был к ней не равнодушен, как
к любой красивой женщине. Но её смущение и явная влюблённость льстили его самолюбию,
хотя, по правде сказать, вспоминал он о ней не чаще, чем о другой какой-либо
незнакомой, никаких планов в отношении неё не имел и сейчас весело и бездумно
шёл по лестнице.
Пелагея Петровна догадывалась, что чувства Фукса не так серьёзны,
как хотелось бы её племяннице, которую она очень любила. Войдя в гостиную, она,
механически отдав распоряжение приготовить угощение для доктора, переставила
безделушки на шифоньерке, поправила цветы в вазах, села было за пяльцы, но читать
не смогла – мешали мысли о племяннице.
Ей пора давно быть замужем, 28 лет исполнится скоро (здесь
и далее возраст Александры Андреевны указывается неверно, потому что в момент
замужества ей было 33 года – прим. авт.). Пелагея Петровна пыталась представить
Карла Федоровича в комнате Сашеньки. Что может говорить он ей?.. И тут она услышала,
что её зовут. Отворив дверь и увидев Фукса на коленях, целующего Сашенькину
руку, она так обрадовалась за племянницу, что тут же благословила их, не сомневаясь,
что он сделал ей предложение.
Фукс встал с колен, смущённо поблагодарил за оказанную честь,
недоумевая, как оказался на коленях, увлёкшись разговором, но разубеждать никого
не стал – очень уж сияющие глаза были у Сашеньки.
Венчание проходило 3 июня 1821 года в церкви села Кулаево недалеко
от Казани. Принадлежало оно сводной сестре Александры Андреевны, жене гвардии-подпоручика
Авдотье Андреевне, урождённой Апехтиной, вышедшей замуж за Дмитрия Неялова.
Церемонию бракосочетания совершали священник Кузьма Назаров, диакон Василий
Балымин и пономарь Алексей Андреев.
В церковную книгу была внесена следующая запись: «Коллежский
советник Карл Фёдоров сын Фукс, холост, 45 лет, взял за себя Надворного советника
Андрея Иванова сына Апехтина дочь девицу Александру Андреевну 26 лет (здесь
опять неверно указан возраст, 26 вместо 33 – прим. авт.).
Поручителями были: Надворная советница Пелагея Петровна Дедева,
подполковник и разных орденов кавалер Иван Горталов, подполковник Апехтин, майор
Рубанов и гвардии–подпоручик Дмитрий Неялов.
Профессор Казанского Императорского университета Н. Н. Булич
явился тем источником, их которого авторы, писавшие о К. Ф. Фуксе и его жене,
получали сведения. К сожалению, Н. Н. Булич, лично знавший супругов Фуксов,
отнёсся к Александре Андреевне не совсем беспристрастно, поэтому на его показания
и нельзя полагаться. М. Ф. Де-Пуле в своей статье «Отец и сын» о И. А. Второве
и его сыне Н. И. Второве пишет: «Булич, по его словам, встретился с Фуксами
на Сергиевских водах», лечебное значение которых впервые было оценено в научной
литературе именно Карлом Фёдоровичем. «Жил я там, – говорит Булич, – тогда не
долго, но бывал у Фукса, приехавшего туда, кажется, для больной и единственной
дочери. Надобно заметить, что жена его, известная поэтесса, сразу невзлюбила
меня, кажется, за резкие отзывы о поэзии вообще, а может быть, и о её собственной,
– отзывы, извиняемые только молодостью».
Однако автор, ознакомившись с рядом материалов, считает, что
истинные причины такого негативного отношения Н. Н. Булича к Александре Андреевне
лежат во взаимоотношениях двух дворянских родов Апехтиных и Буличей в более
давние времена. Буличи, как и Апехтины, – выходцы из дворян Чебоксарского уезда,
где они владели деревнями и землями. Сам Н. Н. Булич имел, по заявлению племянника
А. К. Булича, весьма щелочной характер и слыл человеком суеверным. Стоит привести
данную Н. Н. Буличем оценку стихотворной деятельности Александры Андреевны:
«… С другой стороны, стихотворные произведения его супруги (А. А. Фукс –
прим. авт.) слушались вообще с нескрываемой насмешливой улыбкой; на её
поэмы смотрели, как на тщеславную слабость светской женщины того времени…».
Неблаговидные отзывы об Александре Андреевне, навеянные Н.
Н. Буличем, улавливаются и у В. В. Вересаева, который писал: «… В 1821 году
45-ти летний профессор Фукс женился на 16-ти летней девушке-сироте Александре
Андреевне Апехтиной. Венчание происходило в деревне под Казанью. Несмотря на
почти 30-ти летнюю разницу в возрасте, брак её с профессором Фуксом был редкий
по своей хорошей и серьёзной гармонии…»
Кому и зачем нужно было занижать возраст будущей поэтессы,
осталось загадкой. Можно лишь предположить, что делать это было возможно лишь
тогда, когда в действительности Александра Андреевна выглядела гораздо моложе
своих лет. И, конечно, женитьба столь известного в Казани человека, как Карл
Фёдорович Фукс вызвала в обществе много слухов и сплетен. И опять же Н. Н. Булич
«сохранил » для потомков тогдашние городские сплетни. В день, когда должна была
состояться свадьба, профессор с утра отправился в ближайший лес ловить бабочек
и насекомых, совершенно забыв о предстоящем бракосочетании. Настаёт время назначенного
часа венчания, а жених отсутствует; невеста в отчаянии, встревожены гости. Поднялась
суматоха, но разосланная прислуга, наконец, отыскала в лесу учёного жениха.
Сам Карл Фёдорович относился к истории своей женитьбы несколько юмористически.
Вся их дальнейшая супружеская жизнь опровергает любые сплетни о его насильственной
женитьбе. Жизнь показала, что выдающаяся и умная Александра Андреевна не делала
особых усилий, чтобы заманить к себе такого выгодного жениха. Незаурядность
её ума естественно притягивала к ней внимание такого влюбчивого человека, каким
был Карл Фёдорович. Немаловажно и то, что начинающий стареть профессор и сам
стремился к созданию семейного очага, желая, очевидно, обзавестись постоянной
спутницей в жизни. Вся дальнейшая семейная жизнь Фуксов подтверждает, что их
брак был счастливым и что он вряд ли был бы таковым, если бы с первых дней заключён
был на обмане или, тем более, на недоразумении.
Спустя много лет в одном из произведений Александры Андреевны
Фукс, а именно в сказке «Жених», легко узнаётся добрый и нежный супруг, описанный
с присущим поэтессе юмором:
Считав себя в науках всех учёным,
Он натуральную историю любил,
Свободные часы и дни ей посвятил
И в ней считал себя мудрёным:
Имел он в чучелах премножество зверей,
Морских причудных рыб и птиц из-за морей,
В спирту животных тьму и столько же уродов,
Костей, зубов, усов,
И в нескольких аршин рогов,
И черепа едва ль не всех народов.
Он также бабочек ловил,
Безжалостно душил,
И всякий день жуков, козявок
Сажал на тысячу булавок.
До женитьбы Карл Фёдорович Фукс жил на первом этаже Тенишевского
дома, располагавшегося рядом с Казанским Императорским университетом. Очевидно,
первое время чета Фуксов проживала именно в этой квартире, но спустя три года,
когда Фукс был избран ректором, супруги переселились в квартиру ректора, располагавшуюся
в том же доме. Карл Фёдорович ценил Александру Андреевну не только за постоянный
порядок в доме, но и за её умение заниматься хозяйством, что удостоилось похвалы
даже её тётки Пелагеи Петровны. Счастье есть лучший университет, оно довершает
воспитание души, делает её более восприимчивой к добру и прекрасному. Зависимость
жизни семейственной делает человека более нравственным. Молодая, умная и образованная,
привлекательная как женщина – благодарил Фукс Бога, хорошая супруга мне досталась.
Одна беда – дети умирают. Как бедная убивается.
С окончанием ректорства в 1828 году семейство Фуксов решает
обзавестись собственным домом. Такое желание назревало уже давно, потому уже
давно, потому что ректорская квартира не позволяла Александре Андреевне чувствовать
себя полновластной хозяйкой. Присмотрели несколько домов, но после всестороннего
обсуждения решили остановиться на доме, расположенном на углу Сенной площади
во 2-ой части города. Числился он по Сенной улице, где располагался вход в дом.
Выбор этого места импонировал самому Фуксу, потому что он позволял учёному общаться
с разными людьми, приезжавшими на сенной базар со всех концов Казанской губернии.
Добротный каменный 2-х этажный дом с куполом имел ещё деревянный одноэтажный
флигель. На первом этаже располагались две лавки на три раствора, сдававшиеся
в аренду. Под куполом был круглый зал, из которого дверь вела на балкон, находящийся
на углу дома. На дворе имелись все необходимые службы. По оценке вся недвижимость
стоила 6 286 рублей серебром. Дом был куплен у купца Михаила Верина, если судить
по сохранившемуся списку 2-ой части домовладельцев 1828 года, уплативших налог
за полицейскую повинность.
Теперь главенствовавшая в хозяйстве Александра Андреевна устроила
в доме всё на свой лад. По характеру мягкий и податливый, Карл Фёдорович не
противился этому, хотя некоторых вещей он просто не понимал, так как значительную
часть жизни провёл холостяком, без излишних запросов и условностей. В противоположность
ему супруга выросла с детства на помещичьих устоях в имениях отца в Чебоксарском
уезде и деревенских имениях тётки, поэтому считала необходимым многое внести
в домашний быт именно из помещичьего уклада, который, по её мнению, был необходим
для нормальной жизни. А это воплотилось в большой штат прислуги – около 39 человек.
Карлу Федоровичу было трудно понять обоснованность такого количества обслуживающих;
по его мнению, многочисленность эта вела лишь к излишней суетне в доме, о чём
он жаловался аптекарю Бахману.
Воспитанная тёткой в духе бережливости, Александра Андреевна,
не будучи жадной, но зная мягкость мужа, устраивала ему домашние сцены, после
того, как он, не глядя, подавал нищим первую попавшуюся ассигнацию. Мог Карл
Фёдорович, возвращаясь от очередного пациента, раздать весь заработанный гонорар
бедным людям. Доходило и до репрессивных мер: наказывала кучеру не останавливать
лошадь около попрошаек; по приезде домой мужа производила ревизию карманов с
полной конфискацией наличности. Можно было понять Александру Андреевну – ведь
первое время зарплата и гонорары за лечение были основным источником материальных
доходов семьи. Добродушность учёного мужа позволяла относиться ко всему этому
без всякой обиды. О том, что госпожа Фукс не была жадной, свидетельствует и
то, что она позволяла тратить мужу значительные средства на пополнение его коллекций.
Однако супруги Фуксы жили дружно, благодаря взаимному уважению
и любви. И эта привязанность друг к другу с годами крепла. После обеда профессор
имел немного свободного времени, когда он обычно, взяв трубку, любил посидеть
у супруги и поговорить о новостях дня, о литературе и литературных занятиях
Александры Андреевны. Жена и сама с не меньшим уважением и любовью относилась
к мужу.
Однажды, в первые годы замужества, летним вечером на дачу Фуксов
в Архангельской слободе недалеко от Ботанического сада заявился М. Л. Магницкий,
бывший тогда Попечителем Казанского учебного округа. Всемогущий этот деятель,
которого боялись почти все, решил оказать свою благосклонность Александре Андреевне,
бывшей на даче в одиночестве. Начал он с рассуждения, почему порядочные женщины
решаются выходить замуж за негодных людей. В числе таких, по его мнению, и её
муж – эгоист, думающий лишь о себе и житейских удовольствиях, позабыв о Боге
и о своей жене. Возмущению Александры Андреевны не было предела и она выставила
его вон, «отказав» ему от дома. Не каждый из мужчин, знавший характер М. Л.
Магницкого, решился бы на такое. Кроме того, Михаил Леонтьевич, слывший ещё
в Питере первым щёголем большого света, не остановил бы свой выбор на какой-либо
заурядной провинциалке. Это ещё раз опровергает многие суждения Н. Н. Булича.
Много позднее профессор Евгений Бобров напишет: «Нам представляется дело совсем
наоборот. Карл Фёдорович Фукс своим браком с Апехтиной не только не унизил себя,
но среди тогдашних казанских дам, как русских, так и немок, вряд ли бы мог сделать
выбор более удачный. В Александре Андреевне Карл Фёдорович нашёл себе не только
жену и хозяйку, но – что, разумеется, не менее важно, – искреннего и верного
друга, понимавшего и ценившего его учёные стремления, поддерживавшего их и помогавшего
им».
Увлечённый наукой и медицинской практикой, Карл Фёдорович был
абсолютно безразличен к экономической стороне жизни. Вкладывая огромные средства
в собираемые коллекции, он не задумывался о возможности поиска новых источников
поступления денежных средств. Александра Андреевна, наоборот, была женщиной
с экономической жилкой. Если приобретённая у одного из свободных братьев деревня
Исенево в Чебоксарском уезде, которому она досталась после смерти родителей,
была обусловлена воспоминаниями детских лет, проведённых с отцом, то покупка
в 1830 году деревни Кужары объясняется лишь экономическими соображениями.
Находилась эта деревня Кужары среди дремучего Царёвококшайского
леса и состояла всего из нескольких крестьянских избушек и маленького барского
домика. Под горой на берегу большого пруда стоял поташный завод. Имелась и мельница.
Высокий и густой камыш образовывал островки среди вод пруда. Плотина длиной
более версты была постоянным местом верховых разъездов черемисок – местных лесных
нимф. Там и сям на воде виднелись маленькие лодочки с одним гребцом; иной ловил
рыбу, другой стрелял дичь, третий ехал на мельницу на помол. В пруду можно было
набрать много разных полезных растений. Примечательной особенностью деревни
были ужи: жили они в избах, под крыльцами и даже под полом хозяйского дома.
Ребятишки кормили их из рук. Большая стая лебедей прилетала на пруд каждую весну,
а летом выводила детей, несмотря на то, что на пруду часто стреляли. Плавали
лебеди спокойно под самыми окнами домов.
Работникам поташного завода платила Александра Андреевна хорошо,
но в работники никогда не шёл ни один черемис, а татары наперебой, даже нанимались
за месяц до начала работ. Татары обязательно интересовались заранее, не будет
ли на заводе работников из черемис, потому что не хотели иметь таковых товарищами
по работе. Умением Александры Андреевны управлять имением восхищался и Карл
Фёдорович: « Какой порядок нашёл я в твоей деревне! Какая ты экономка! Твой
поташный завод приготовляет лучший во всей губернии, по своей чистоте и силе,
поташ. Ты говоришь, что в нынешнем году не более 600 пудов изготовлено на продажу,
потому что цена на поташ понизилась до 5 рублей, а в прошлом году он продавался
по 10 рублей. Что касается до сей последней цены, то можно получить большую
прибыль; но по нынешней цене лучше оставить завод в бездействии. Черемисы, продающие
тебе золу из своих печей и овинов, очень скоро узнали о возвышении цены на поташ,
и тотчас возвысили цену за свою золу, теперь же, когда поташ стал дешевле, они
не хотят понижать прежней своей цены. Кстати, что вышло из твоего опыта добывать
поташ снова из подзолу, в виде больших холмов? Мне сказывали, что этот давно
брошенный подзол, даёт довольно поташу, когда наперёд употреблено было старание
подкапывать его тонкими слоями, чтобы солнечные лучи несколько времени могли
его проницать».
При всей своей природной красоте земля в Кужарах была малоплодородной.
Ежегодно засевалось десять десятин; на это уходило около 120 пудов зерна. Осенью
же собрать удавалось не более 80 пудов, что приносило одни убытки. Поэтому Александра
Андреевна велела оставить землю на несколоко лет в покое.
Другое дело связано с окружавшеим деревню лесом. Госпоже Фукс
принадлежало 526 десятин хорошего леса. На вырубке и сплаве леса неплохо зарабатывали
черемисы и татары. В Казани лес ценился ысоко. Не оставалась в стороне от этого
прибыльного дела и Александра Андреевна. Один из черемисов её деревни по имени
Николай ежегодно сгонял плоты в Казань, с лесом, принадлежавшим хозяйке.
Помимо недвижимости в виде деревень и дома в Казани, Фуксы
имели и загородную дачу в Архангельской слободе. Место это в те времена отстояло
от городской четы вёрст на пять и было малозаселённым местом, заросшим лесом
и кустарником. Выбор загородной дачи именно в Архангельской слободе был сделан
Карлом Фёдоровичем, основоположником Ботанического сада университета, который
располагался на берегу Среднего Кабана, где сегодня находится Казанский зооботсад.
Перебирались на жительство на даче по окончании весенней распутицы и проводили
там всё лето.
Зимой Александра Андреевна посещала свои деревеньки. Именно
в одной из них, скорее всего в деревне Исенево Чебоксарского уезда, 20 апреля
1836 года она получила одно из писем Александра Сергеевича Пушкина, что было
отражено в ответном письме поэту 24 мая 1836 года:
«Милостивый государь, Александр Сергеевич! последнее письмо
ваше ко мне, как и все мои к вам, дошло до меня очень поздно: причина этому
ранняя весна, которая заставила меня прожить в деревне долее, нежели как я предполагала.
В день моих именин мне отдали письмо вместе с драгоценным вашим подарком. Я
была в восхищении, и без сомнения вместе со мною радовался и мой ангел. Родные
мои и знакомые были тогда у меня; они разделили со мной мою радость, и при восклицаниях
кипел кубок за ваше здоровье…».
Эти поездки, вызванные необходимостью, и навели супругов Фуксов
на мысль описать обычаи, обряды и культуру чуваш, черемисов и вотяков. Кому
из них первому пришла в голову эта мысль, неизвестно, но вот изложение материала
в виде писем Александры Андреевны к мужу-учёному и его ответы было любимым литературным
приёмом Карла Фёдоровича, подражавшего своему учителю Лихтенбергу. Нет сомнения,
что перед каждой поездкой профессор ставил перед женой вопросы, на которые Александра
Андреевна должна была попытаться найти ответы во время своей поездки. И нужно
отдать ей должное, исполняла она всё с усердием и умением. Ответные письма Фукса,
основанные на научных и статистических данных, подкреплённых личными наблюдениями,
расширяли и дополняли сведения, полученные женой. Интересное высказывание об
обоюдном труде супругов было изложено в одном из писем Карла Федоровича: «Упражнение
(ответные письма к Александре Андреевне – прим. авт.) в этом сколько-нибудь
успокоит моё сердце, встревоженное твоим отсутствием: когда два, любящие друг
друга, в одно и то же время занимаются одним и тем же предметом, несмотря на
расстояние места: то это, по моему мнению, взаимное и той, и другому доставляет
удовольствие». Первым совместным трудом было написание «Поездки из Казани в
Чебоксары», напечатанным в «Заволжском муравье» в 1834 году. Чуть позже, в 1836
году, в Казани была издана книга «Основание города Казани. Повесть в стихах,
взятая из татарских преданий». Эти два печатных труда были удостоены Высочайшей
награды. В архивных бумагах Александры Андреевны сохранилось следующее письмо,
которое её дочерью Софьей Карловной было передано для публикации после смерти
матери:
«Милостивая государыня Александра Андреевна! Государь-Наследник
Цесаревич получив при письме Вашем, от 18 сего июня, два сочинения Ваши: «Основание
Казани» и «Описание дикого народа чувашского», которые соизволили принять с
благодарностью, поручил мне, в знак признательности за сие приношение, переправить
к вам, Милостивая Государыня, бриллиантовые серьги, при сем прилагаемые, о получении
коих прошу Вас не оставить меня в уведомлении. Александр Кавелин. 23 июня
1837 г. №160»
Впоследствии госпожой Фукс был написаны «Записки о чувашах
и черемисах» и «Поездка к вотякам». Следует заметить, что «Поездка в Чебоксары»
дословно перепечатана в «Записках о чувашах и черемисах», начиная с 33 страницы.
В «Поездке» в Чебоксары, посвящённой изучению чуваш, Александра Андреевна в
самом начале пишет: «Я воображаю, что моё описание чуваш будет очень жалкое,
но я решилась, дала себе обещание и исполню его с удовольствием. Правду сказать,
пора уже перестать забавлять многих моими стихами и водевилями; надобно что-нибудь
написать и для людей серьёзных».
Труды А. А. Фукс по этнографии принесли ей заслуженную известность
в те годы, но не утратили своей исторической значимости и в наши дни. Занятия
этнографией стали переломным моментом в её литературной деятельности. Поездки
по сбору этнографических материалов доставались Александре Андреевне нелегко:
приходилось жертвовать многим – домашним комфортом и уютом, терпеть дорожные
неудобства, а главное – покидать горячо любимую дочь Соню, отчего надрывалось
сердце и болела душа. Всё это прорывалось в её «Записках»: « Ни одна поездка
в моей жизни не была так затруднительна, так несносна, как нынешняя». Во время
этих поездок случались и опасные для жизни моменты. Так, однажды повозка, в
которой ехала Александра Андреевна, съехала в придорожную канаву и перевернулась.
Нужно для справедливости отметить, что госпожа Фукс иногда
путешествовала не просто в обыкновенном экипаже, а с форейтором (верховым,
сидящим на одной из передних лошадей, запряжённых цугом – прим. авт.),
чем сильно удивляла местных жителей. Однако это нужно отнести к более или менее
молодым годам; в старости поездки становились всё тяжелее и тяжелее: «Лет 8
назад, когда я разъезжала по чувашам и черемисам, я была женщиной-героем: не
боялась ни усталости, ни ненастья, путешествие было моей радостью, всякое красивое
место меня восхищало и дарило новым впечатлением, а моё воображение всегда было
в готовности передать перу всё новое и любопытное. Теперь я вовсе ни на что
не похожа: дорога, давно уж мне известная, меня не занимала, несносный жар с
пылью меня задушили – и я, закрывшись, думала, как бы скорее доехать до места».
Это высказывание Александры Андреевны относится к 1843 году, когда ей было уже
55 лет.
Спустя более чем полтора столетия довольно сложно восстановить
биографию человека, скудность жизненных фактов которого ощущалась и в более
близкие годы его жизни. Именно поэтому автор решил обратиться к написанным Александрой
Андреевной «Запискам» не с точки зрения их этнографического значения, а для
рассмотрения высказываний госпожи Фукс, характеризующих черты её характера.
Приведённые выше слова «женщина-герой» – это не самовосхваление;
в них здравая и вполне объективная оценка мужественности своего характера. Пусть
расстояние её путешествий не столь уж велико по сравнению с мужчинами-путешественниками,
но и короткое путешествие одинокой женщине может принести много неприятностей.
Очевидно, Александра Андреевна никогда не задумывалась об этом, обращая свой
взор на истинную красоту. Вот какую характеристику дала госпожа Фукс себе: «Не
знаю, кто сегодня проснулся ранее: соловей ли, торопясь запеть гимн своей подруге,
или я, с желанием угодить тебе (Карлу Фуксу – прим. авт.)? Я услышала
его песню уже на середине Волги. Несносно мне было вставать вместе с рассветом,
но награда за моё беспокойство меня восхитила… Но сегодня, признаюсь тебе, я
была очарована природой. Я проснулась очень рано; в третьем часу была уже на
берегу Волги, и в первый раз в жизни видела мою неприятельницу (выражение
«неприятельницу» в данном случае надо понимать как соперницу, потому что Карл
Фукс был влюблён в эту могучую и прекрасную реку Волгу – прим. авт.) такою
тихою и неподвижною, что сравнение воды с зеркалом в эту минуту было прекрасно.
Погода была спокойна, что даже не шевелился лист на осине; вода не только не
рябила, но даже незаметно было её течение, и цепи Волжских гор со скалами и
утёсами резко отражались в воде, представляя огромные башни и величественные
пирамиды. Я невольно перенеслась в царство волшебниц, и думала видеть их великолепные
замки. Стадо, бродившее на горе, так же было видно в струях волжских, груды
камней лежали вокруг меня, Чебоксары, отстоящие на 5 вёрст, показались очень
близко, тем более, что звучные колокола заставляли думать, что я в самом городе;
птицы пели так громко, как бы желая заглушить заунывный звон к заутрени; Волга
была в разливе, и заливы между лесом казались издали серебряными полосами. Одним
словом, картина была до того прелестна, что я, как очарованная, стояла несколько
минут неподвижно». Даже это небольшое высказывание характеризует Александру
Андреевну как человека поэтической души, тонко чувствующего прекрасное. Она
очень любила Волгу и часто писала о ней: «Долго стояла я на берегу Волги, и
смотрела на неё сегодня, как и всегда, с каким-то чувством умиления, как бы
на существо одушевлённое. Величественная Волга родная моему сердцу. Близ её
я родилась, на берегах выросла, и струи её, утоляющие мою жажду, как струи Кастальские,
рождали в душе моей страсть ко всему изящному. Она была свидетельницею, когда
моя муза, в первый раз подав мне руку, сказала тайну – не скучать в уединении
– и показала дорогу к миру святой поэзии, где я всегда находила отраду в самые
горестные минуты».
Чувство прекрасного у госпожи Фукс было развито очень высоко
не только по отношению к природе. Её внимательный взгляд в поездках к окружавшим
её людям оценивал не только различные стороны их жизни, но и их облик. О чувашах
и черемисах, помимо А. А. Фукс, писалось много и К. Ф. Фуксом и другими исследователями.
Очень интересна характеристика, данная госпожой Фукс, которая во многом совпадала
с мнением мужа: «Деревенские Татарки гораздо красивее городских, а Татары хуже,
оттого, я думаю, что первые имеют более свободы, всегда на воздухе и не портят
своих лиц белилами и румянами так много и так часто, как городские. Вторые ,
как обыкновенно рабочие люди, носят на своих лицах отпечаток полевых работ,
загорели от солнца и не имеют таких прекрасных лиц, как Татары в Казани. Я говорю
вообще: есть и в деревнях очень красивые лица, и больше хороших, нежели дурных.
– Я очень люблю Татар, и это неудивительно: в моих жилах хотя гомеопатически,
но все же течет капля их крови. Но беспристрастно говоря, должна отдать им справедливую
похвалу во многом. Не правда ли? Если Татарин имеет хоть маленький недостаток
поселянина, он уже учит не только сыновей, даже дочерей, грамоте; живёт чисто;
перины и подушки с красивыми наволоками разложены по широким лавкам, на столе
домашней работы скатерть; – он пьёт всякий день чай; жена и дочь имеют уже праздничное,
шёлковое с золотыми галунами платье. – Деревенские Татары несколько побогаче
других, хотя сами ещё работают в поле, а сыновья их уже приказчиками; богатые
же все торгуют». В своих сравнениях культуры быта Александра Андреевна ставила
татар на несравненно высшую ступень в отношении других народов Казанской губернии,
вслед за русским его населением.
Примечательно ещё и то, что в своих поездках госпожа Фукс не
забывала ни об одном однажды уже виденном примечательном факте: «По дороге остановилась
я в селе Алтахе, чтобы спросить, жив ли тот мальчик, которого мы видели в 1834
году. Помнишь ли, как я удивилась его миниатюрности, приняв его за трёхмесячного
ребенка, а ему было семь лет. Ребёнок этот жив, но мне не удалось его видеть;
ему уже десять лет: но говорят, он так мал и худ, как двухлетний, иссушённый
сухоткой!» Здесь явно видно сочувственное отношение к чужой беде, которой помочь
никто не в силе. И вообще, материнская любовь к детям острой болью отдавалась
в перенёсшем не одну детскую смерть собственных детей сердце Александры Андреевны.
Поэтому легко понять её боль и тревогу за оставшуюся единственную дочь Сонечку,
когда она вынужденно покидала Казань: «Мне никогда не было так грустно, при
выезде из Казани, как сегодня, – грустно до того, что я хотела воротиться. Я
представляла себе все ужасы, какие могут случиться с моей Сонечкой: более всего
страшил меня пожар». Боязнь пожара была как бы пророческой, но к этому мы ещё
вернёмся несколько позднее.
Настало время более подробно остановиться на таком трепетном
материнскому сердцу вопросе, как дети. Уже было сказано, что в первые годы жизни
у супругов Фукс родилось четверо детей – три дочери и один сын, но все они умерли
ещё в младенческом возрасте. Всё это время в их семье жила еще одна девочка
«Меропинька», которая проживала у Карла Фёдоровича ещё до его женитьбы. История
её такова: однажды привезли к Фуксу на лечение семилетнюю девочку, маленькую,
хиленькую, горбатенькую, страдающей английской болезнью. Доктор заявил родителям,
что вылечить её быстро невозможно, и предложил оставить её у него. Родители
согласились. Так и прожила она сначала с Карлом Фёдоровичем, а затем в семье
Фуксов до самой своей кончины. Карл Фёдорович сам обучал девочку, даже научил
её латыни, что помогало ей, очень привязавшейся к учёному, приводить в порядок
коллекции Фукса. Вскоре после смерти последнего собственного ребенка супругов
Фуксов, умерла и «Меропинька». Дом враз осиротел на молодое поколение. Чадолюбивые
Фуксы вынашивали желание взять какого-нибудь ребёнка на воспитание. Однако в
поездке по Сибирскому тракту остановились Фуксы вынужденно в селе Высокая гора
в крестьянской избе, хозяйкой которой была бабушка с целой гурьбой внучат. Пробыли
у старушки целый день, в течении которого одна из девочек, малютка Таня двух
лет, так привязалась к Александре Андреевне, что плакала навзрыд, когда Фуксы
собрались уезжать. Сердце Александры Андреевны дрогнуло, и она решила взять
девочку на воспитание. Бабушка дала своё согласие и благословение. Так в доме
Фуксов появилась дочь Татьяна. Найти дату её удочерения ни в одном источнике
не удалось, но, если рассудить логически, то это был 1829 год. К такой дате
автор пришёл путём следующих рассуждений. В 1833 году, в середине января, Александра
Андреевна выехала в Москву, но вряд ли женщина, потерявшая четверых детей, оставила
бы без крайних причин ребёнка, не достигшего года. А возраст свыше одного года
до двух лет самый интересный, когда малютки начинают ходить и лепетать первые
слова. Отсюда вывод, что в январе 1833 года Сонечке было более двух лет. Таким
образом, годом её рождения скорее всего был 1830 год. Подтверждением этому служит
и то, что биографы Карла Фёдоровича Фукса указывают, что «Таня недолго была
одинокой в семье Фукса, – вскоре у Карла Фёдоровича родился последний его ребёнок
– дочь Софья…». Малая разница в возрасте девочек обусловила их привязанность
друг к другу, а одинаковое внимание со стороны рдителей не только крепило их
дружбу в радостях, но и в горестях. Александра Андреевна в «Греческой сказке»
выразила своё отношение к вопросу о воспитании дочери, имея в виду Софью, следующими
стихами:
При рождении богинь не созывали,
Как должно, смертную, её образовали,
Давали ей совет быть дальше от богов,
Любить науки все, но не писать стихов.
Поскольку жили они в доме учёного-доктора, то и в играх своих
использовали его непременные атрибуты, например, череп. Однажды, когда Карла
Фёдоровича не было дома, соорудили они на балконе фигуру привидения, использовав
череп, насаженный на палку, и завесив поперечную палку простынёй, чем напугали
немало прохожих и ближайших соседей.
С годами из девочки Тани выросла молодая девушка Татьяна Васильевна,
ставшая добровольной помощницей в обыденных делах Карла Фёдоровича; занималась
его гербариями, доставляла ему книги, необходимые для работы, и помогала в других
делах.
Сонечка росла больным ребёнком, хотя и находилась под постоянным
вниманием отца-врача. Мать опекала дочь с неослабным вниманием и любовью. В
1843 году Казань посетил путешествовавший по России барон Гакстгаузен, который
отметил в своей книге: «Мы обедали у Фукса. Когда я после обеда стал рассматривать
висящий на стене русский образ, то господин Фукс сказал мне, что это образ его
маленькой дочери. Если новорожденное дитя очень слабо, то русские пишут образ
того святого, которого имя носит ребёнок, с его двумя ангелами-хранителями;
образ должен быть почти размера ребенка. Такой образ заключает в себе целительную
силу и впоследствии заботливо оберегает всю жизнь. Тут висел образ Св. Софьи…
Я выразил желание приобрести несколько русских образов, и господин Фукс спросил
своего слугу, где можно купить образа. Слуга ответил, что образа не покупают,
а меняют, на что господин Фукс очень вежливо попросил извинения за неправильно
употреблённое слово… Во время разговора господина Фукса с его маленькой дочерью
и с женой я имел случай заметить богатство русского языка в уменьшительных словах:
так от Софьи уменьшительные будут: Софьинька, Сонечка; от Марьи – Маша, Машенька,
Марюша, Марюшенька». (Здесь Август фон Гакстгаузен, вероятно, кроме Софьи Карловны
имеет в виду Марионилу Николаевну, племянницу Александры Андреевны.) Приведённая
цитата ярко характеризует любовь родителей к единственной дочери, а ещё и показывает,
что не только сестра и брат Апехтины поддерживали тесные отношения, но и их
дети, в частности, дочь Николая Андреевича Апехтина Марионила Николаевна, которой
в 1843 году было уже 20 лет.
До рождения дочери Софьи оба супруга Фуксов тяжело переживали
безвременный уход прежних своих детей, а удочерение Тани этому весомое подтверждение.
Софья была последним подарком судьбы для уже начинавшего стареть Карла Фёдоровича,
да и его любимой жене перевалило за 40 лет. Очень примечательно, что как любящий
муж и учёный-супруг Карл Фёдорович в вопросе о детях очень деликатно взял всю
вину на себя и так изложил это в следующем обращении к Александре Андреевне:
«Пришла мне в голову одна идея, любезный друг мой, – ежели бы ты вышла замуж
за русского, то я мог бы биться об заклад, что ты, без сомнения, получила бы
более детей, нежели, сколько теперь имеешь с иностранцем. Вот откуда пришла
ко мне эта мысль: я долго занимался моими статистическими разысканиями, чтобы
узнать, какой народ имеет более плодотворительной силы и нашел, что Русский
преимущественно обладает ею. Ежегодные успехи в размножении народа чрезвычайно
быстры, несмотря на большую смертность новорождённых младенцев, каковой ни в
одном государстве нет в такой силе, несмотря и на великое число войск Российских».
Александра Андреевна была нежной матерью и верной спутницей
Карла Фёдоровича Фукса. В произведении «Поездка в Москву» встречается такая
запись: «Летаю между вас всех, но всегда останавливаюсь подле тебя и Сони».
Она любила свою семью больше всего на свете, а более всего свою Сонечку, которая
была слабым, болезненным и некрасивым ребёнком, но для матери это был лучший
ребёнок на свете. Но этот семейный человек был ещё и большим патриотом своей
малой родины.
Побывав в Москве, Александра Андреевна остро ощутила свою любовь
к родному Казанскому краю, с тихою жизнью провинции, которая неразрывно связана
с прекрасною природою и величавой Волгой. Она написала: «Москва величественна,
огромна, удивительна. Сколько в ней занимательного и важного для путешественника,
сколько старины, любезной и драгоценной для сердца русского! Проживёшь в ней
год и всякий день найдёшь что-нибудь любопытного. Москву называют матерью России.
Название справедливое. Но я никак не хотела бы жить в объятьях этой маменьки.
Ужасная громада камней рождает в душе какое-то уныние, а узкие улицы сжимают
сердце. Сады, дачи – всё искусственное. Здесь можно совсем раззнакомиться с
природой».
Прежде чем перейти к литературно-поэтической деятельности Александры
Андреевны Фукс, хотелось бы привести одно её стихотворение, где она даёт характеристику
мужу и их совместным семейным взаимоотношениям. Озаглавила госпожа Фукс указанное
стихотворение «Вечер на даче июля 13 дня 1831 года», вот отрывок из него:
«…Я в час этот молчаливый
Сидела в хижине одна,
Нежнейших чувств и справедливых
Была душа моя полна.
Потом я лирой тон унылый
Настроила своей рукой,
Тебя воспела, друг мой милый,
И наше счастье и покой,
- Покой, который мы вкушаем
Под сенью кротких, мудрых Муз;
Блаженства выше мы не знаем –
И крепок с ними наш союз.
Мы не бежали вслед за мечтами,
Не отвергали храм забот,
Не ищем счастья за горами
Оно в душе у нас живет.
О ты, вернейший друг природы,
Её любезный нежный сын,
Ты дни, часы и целы годы,
И жизнь природе посвятил.
Твой дом – как бы чертог священный:
К нему спешат, идут толпой
Болезнью тела изнурённый
И все, болящие душой.
Они всегда равно встречают
Приятный кроткий к ним взор твой,
И кров твой тихо оставляют
Все с благодарною слезой…
Летами старец удручённый,
И юноша в цветах весны,
И мудрый муж, и жёны нежны
Твои благословляют дни.
… (Творца) дары – не блеск ничтожный,
Богатства знатность и чины,
– Но в сердце мир, покой душевный
И тихие в семействе дни.
Коснувшись поэзии Александры Андреевны, описывающей учёного-супруга,
перейдём к её деятельности литературной и затронем литературные собрания в доме
Фуксов. В Казани эти литературные собрания играли в жизни местных литераторов
роль центра для всех интеллигентов, ценивших литературу, и опять профессор Н.
Н. Булич в своих высказываниях пытался умалить значимость этих литературных
собраний, заявляя: «Всё это могли ценить только немногие, и ценили главным образом
люди заезжие, особенно иностранные путешественники, искавшие в старике Фуксе
знатока местного края. С другой стороны, стихотворные произведения его супруги
слушались вообще с едва скрываемой насмешливой улыбкой: на её поэмы смотрели
как на тщеславную слабость светской женщины того времени». Исходя из этих слов
Булича, посетителей интересовал лишь старик-учёный, а его жена была чем-то вроде
развлекательно-комической фигуры. Однако факты свидетельствуют об обратном.
Действительно, Фукса посещали знаменитые путешественники: Гумбольдт, Кастрен,
барон Гакстгаузен и др., но они не были участниками литературных собраний, в
которых участвовала именно местная литературная интеллигенция. А если бы в центре
внимания был сам Фукс, то эти собрания носили бы научный, а не литературный
характер. Литературную направленность собраниям придавала жена учёного, а не
он сам. В Казани эти литературные собрания ценились и играли большую общественную
роль, подтверждённую известными современниками, например, Н. И. Второвым. Собрания
в доме Фуксов существовали более двух десятилетий, затронув и поколение «отцов»,
и поколение «детей», имевших разные взгляды и традиции (Второв-отец и Второв-сын
- прим. авт.), но Александра Андреевна всегда оставалась душой этих литературных
собраний, подобным которым по своей значимости не было. Сведений о самих собраниях
дошло до наших дней очень мало: о двух вечерах в 1836 году оставил воспоминания
И. А. Второв (отец): о двух других вечерах было сообщено «Казанских губернских
ведомостях» в 1843 году в №№48 и 50, которые редактировал тогда Н. И. Второв
(сын), сам участвовавший в этих собраниях.
Итак, 16 февраля 1836 года, в воскресенье, был литературный
вечер у Фуксов, где был И. А. Второв. Стоит перечислить участников этого высокообразованного,
интелектуального собрания: гг. Хомутов и Приклонский, чиновники департамента
государственных имуществ; поэт Михаил Данилович Деларью, служивший в Петербурге,
но урождённый в Казани; оренбургский и казанский помещик А. А. Левашов и др.
Были прочитаны произведения: А. А. Фукс; Г. Н. Городчанинова; Э. П. Перцова;
Платона Киселёвского, киевлянина, служившего при губернаторе Казани Стрекалове;
М. Д. Деларью; Ф. М. Рындовского (соседа Фуксов – прим. авт.) и К.
Ф. Фукса. Было много дам. Подобные собрания, уточняет Второв, проходили по воскресеньям
в течение всего поста.
По воспоминаниям Н. И. Второва, в литературном вечере 17 ноября
1843 года приняли самое активное участие многие любители литературы. Часть из
участников оказалась приглашённой на два вечера – к Фуксам и в другое место,
где в основном танцевали и играли в карты, но очень многие прибыли к семи часам
в дом Фукса. В 8 часов вечера открыла собрание Александра Андреевна чтением
весьма интересного отрывка из своего нового романа «Зюлима». Бывший профессор
Казанского университета Г. Н. Городчанинов, «истинный ветеран словесности»,
затем прочитал стихотворение в честь Державина, названное «Бессмертие пиита».
Один из участников огласил письмо Г. Р. Державина к Г. Н. Городчанинову. Всё
это было посвящено исполнившемуся столетию со дня рождения Державина. Апогеем
этого стало чтение Л. Н. Ибрагимовым одного из лучших своих стихотворений «Памяти
великого Державина». Все с интересом после этого прослушали сочинения И. А.
Второва «Мои воспоминания о Казани», содержащие рассказы старожилов и некоторых
известных жителей города, живших лет 30 тому назад. В заключение вечера было
зачитано описание татарской свадьбы, которое с юмором, как живо и ярко умел
делать это Карл Фёдорович Фукс, последний поведал читателям. Читал это описание
не он сам, а один из участников собрания, так как зрение учёного к этому времени
сильно ослабло. Окончился вечер прекрасным ужином, предложенным радушными хозяевами.
Разъехались участники довольно поздно. Одним из присутствовавших на этом салоне
был Н. И. Второв (сын), молодой человек, переживший литературных сверстников
Александры Андреевны, но продолжавший с уважением относиться к организаторше
литературных вечеров, считая их очень важным для казанцев мероприятием.
Через две недели первого декабря состоялся следующий литературный
вечер в доме Фуксов. Намеченный на среду 24 ноября, вечер был отложен по случаю
дня Екатерины, в который праздновалось много именин постоянных участников. В
первый день декабря собравшихся было гораздо больше, чем на предыдущем собрании.
Был сам губернатор С. П. Шипов и его супруга Анна Евграфовна, принявшие в вечере
живое, искреннее участие.
Открыл вечер Н. И. Второв чтением своих путевых заметок о Ревеле.
Затем профессор И. М. Симонов зачитал несколько отрывков о своём путешествии
по Англии и Франции, где автор встречался со многими знаменитыми людьми; увлекательный
рассказ содержал и анекдоты весёлого характера тех стран. Затем Александра Андреевна
Фукс зачитала своё сочинение о пребывании А. С. Пушкина в Казани со многими
подробностями. После этого одним из участников вечера были зачитаны письма поэта
к А. А. Фукс. В продолжении этой темы прозвучало стихотворение на смерть Пушкина,
написанное князе А. А. Долгоруковым и прочитанное самим автором. Присутствовавшие
затем услышали замечательную прозу К. О. Александрова в виде статьи «Несколько
слов о Гейне» и главу из его книги о романтической школе в Германии. Это было
чуть ли не первым изложением на русском языке характеристики этого писателя,
одобренное живым интересом участников вечера.
К. Ф. Фукс завершил вечер чтением любопытной статьи о татарских
женщинах, которое содержала в себе и письма татарок, выражавших свою любовь
к автору. Было уже довольно поздно, когда вечер завершился, хотя часть намеченных
статей осталась непрочитанной.
|
