15. ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ ИЗМЕНЯЕТСЯ

Проснулся Саша в самом хорошем настроении.

Мысли его снова и снова, как весь вчерашний день, и позавчера вечером, и долгой ночью, что он лежал без сна, возвращались к Люсе. В памяти были еще живы часы, проведенные у нее. Думать об этом он мог без конца, если бы…

Если бы не возглас Ивана:

— Да ты что валяешься до сих пор? Ну-ка, вставать!

Через полчаса они уже идут к университету и Иван, как всегда, строит планы на весь день. Но Саша его почти не слышит. Мысленно он уже там, в тридцатой аудитории, где увидит сейчас Люсю. Но там же будет и Наташа… Как встретиться, как держаться с ней?

Саша невольно замедляет шаги. В душе просыпается тревога, — не потому, что он чувствует себя виноватым перед Наташей или в чем-то винит ее сам. Но он понимает, что как бы ни сложились его отношения с Люсей, Наташа уже никогда не будет для него тем, кем была. Однако разве можно так сразу перечеркнуть все, что было между ними…

— Ты что, заболел? — Это Иван. Саша и забыл, что — он идет рядом.

— Нет, я просто… задумался. — Саша прибавляет шагу. Вот и университет. Привычно гудящий голосами вестибюль. Широкая лестница на второй этаж. Тридцатая аудитория. Саша нерешительно идет за Иваном и в двери останавливается. Что такое?.. Люся и Наташа — рядом! Они о чем-то говорят, — и не просто говорят, а прямо-таки поглощены разговором. Как давние знакомые, как лучшие подруги. Саша подходит ближе и здоровается. Девушки рассеянно кивают и выжидающе молчат, будто недовольные тем, что их прервали. Саша в недоумении переступает с ноги на ногу, не зная, что сказать, и, услышав звонок, поспешно садится на первое попавшееся место.

В перерыве к Люсе и Наташе присоединяется Таня. И все трое о чем-то шепчутся. Потом куда-то исчезают— надолго, на всю лекцию. Затем садятся в дальнем углу и снова шепчутся.

«После занятий подойду и спрошу, в чем дело», — решает Саша.

Но перед практикой по минералогии в аудиторию влетает Вася Герасимов.

— Степанов и Беленький! — кричит он с порога. — На заседание бюро! Без опозданий! Слышали?

«Вот досада!» — Саша быстро обводит глазами аудиторию и неожиданно встречается взглядом с Люсей. Она стоит у окна, задумчивая, печальная.

— Люся! — позвал он и пошел было к ней, но дорогу ему преградил Иван.

— Сашка, постой! Ты знаешь, что с Краевым?

— Нет, не знаю. Погоди… — Он пытается проскочить мимо. Но Иван хватает его за руку:

— Ты в самом деле ничего не знаешь?

— Нет! — вырывает руку Саша. Но уже хлопнула дверь. Все кидаются по местам, начиная торопливо листать тетради. В аудиторию входит Петр Ильич.

— Здравствуйте, товарищи! — говорит он, раскрывая журнал. — Двое в лаборантскую за минералами. Остальные закройте тетради! Вспомним пройденное. Да, пока не забыл, Степанов и Беленький, вас просят на заседание бюро. Можете быть свободны. Сегодняшнюю тему отработаете самостоятельно.

— Счастливчики! — вздыхает Вика, переправляя тетрадь со стола на колени.

А Джепаридзе почти стонет:

— Вспомним пройденное! Чего вспоминать, когда в голове одна картошка?..

— Все-таки лучше, чем ничего! — язвит Валерий.

— Прошу не отвлекаться! — одергивает их Петр Ильич. — Итак, начнем…

Убедившись, что картофельная эпопея едва ли способствовала закреплению знаний по минералогии, Петр Ильич приступил к изложению нового материала.

Но Люся не слушает. «Пожалуй, хорошо, что он ушел», — думает она.

— …Крокоит не имеет пока практического значения, — слышится голос Петра Ильича. — Но, как говорят, все течет, все изменяется…

— Люся, мы сегодня идем в театр, — взволнованно шепчет на ухо Таня, и Люся чувствует, как счастлива ее подруга.

Все течет, все изменяется…

И разве сама Люся два дня тому назад не замирала от радостного ожидания, то и дело выглядывая в окно. А теперь… Теперь надо бежать и от него, и от самой себя. А куда? Зачем?..

Все течет, все изменяется…

Она смотрит украдкой на Наташу. Та сидит, подперев голову рукой и словно в забытьи чертит какие-то вензеля в своей тетради. Лицо ее побледнело и осунулось. В самом деле, разве можно причинить ей боль даже ценой своего счастья? И все-таки…

Хватит. Люся пытается заставить себя слушать преподавателя. Бесполезно копаться в том, чего не вернуть! Но в это время ей на тетрадь падает сложенная вчетверо записка.

«Люся! Надо немедленно сказать нечто важное. Умоляю тебя заглянуть после занятий в сквер. Буду ждать у входа.

В. Л.»

Только этого не хватало! Она скомкала записку и бросила под стол, заметив косой взгляд Вики. Та исподлобья следила за каждым ее движением, не упуская в то же время из виду Валерия. Люся пододвинула тетрадь и стала записывать, но Петр Ильич закончил традиционной фразой;

— Берите образцы, начинайте работать.

Таня сейчас же сорвалась с места и, ухватив лоток с минералами, кивнула Люсе:

— Держи! Самый полный. А то ребята все растащат.

Люся помогла перенести лоток и раскрыла книгу.

— Читай вслух! — попросила Таня. — Или давай я.

— Да, лучше ты.

Таня уселась поудобнее.

— Значит так. Пироморфит… — начала она, взяв образец. — Блеск алмазный, твердость…

К ним подсел Иван:

— Девочки, можно, я с вами? Там уже все разобрали…

— Пожалуйста, — кивнула Таня. — Твердость — три с половиной, спайность практически отсутствует…

Иван взял образец и глянул на Таню.

— Ты на минерал смотри! — строго заметила Таня.

Иван смутился.

— И то смотрю. Вот же алмазный блеск. Но спайности вроде бы не видно….

— А что у тебя?

— Как что?

— Это же апатит!

— Разве? А ты о чем читаешь? Таня засмеялась.

— Эх ты: «алмазный блеск» и «спайности вроде бы не видно». Где тут алмазный блеск? А еще староста!

— Что же, старосте и ошибиться нельзя?

— Смотря отчего ошибиться, Ванечка! — послышался за их спиной ревнивый голос Светланы.

Таня подмигнула Люсе, но та не могла себя заставить даже улыбнуться.

***

Заседание было необычным. Кроме членов бюро и комсоргов групп, всегда собиравшихся в тесной комнатушке, за деканатом, сегодня сидели здесь декан, профессор Бенецианов, молодые сотрудники Воронова, несколько ассистентов и аспирантов с других кафедр и какой-то незнакомый мужчина с блокнотом в руках.

— Корреспондент, — шепнул Витя Беленький. — Специально пригласили.

— Да в чем дело-то?

— Сам не знаю.

Саша повернулся было к Васе, но тот был занят разговором с Бенециановым и каким-то высоким блондином.

Впрочем, ждать пришлось недолго. Вася объявил:

— Заседание комсомольского бюро факультета считаю открытым… Феногенова! — сказал он секретарю. — Чтобы протокол сегодня был, как надо! Так вот… — взглянул он в лежащую перед ним бумажку. — На повестке дня у нас такие вопросы: о политико-воспитательной работе на кафедре минералогии и разное. Другие предложения будут?

Саша и Витя переглянулись: повестка была самой обычной.

— Стало быть, нет возражений? — спросил Вася. — Утверждается!.. По первому вопросу слово имеет комсорг кафедры минералогии Вадим Стрельников.

Вадим встал, одернул пиджак и просто, без лишних слов начал рассказывать, как живут и работают комсомольцы кафедры.

«Что же, неплохо!» — подумал Саша, слушая, как они помогают друг другу в учебе и работе, ходят в кино, выезжают за город.

— Молодцы ребята! — шепнул он Беленькому и посмотрел на секретаря. С лица того не сходила саркастическая улыбка.

— И это все? — протянул он, как только Вадим закончил выступление.

— Да, все, — кивнул Стрельников.

— Вот как! Больше ничего не добавишь?

— Нет,

— Ну, что ж. Послушаем комиссию. Давай, Воробьев.

К столу подошел незнакомый Саше блондин и, разложив перед собой целый ворох бумаг, начал докладывать:

— Комиссия, созданная комсомольским бюро факультета, детально ознакомилась с постановкой политико-воспитательной работы на кафедре минералогии и установила следующее…

Вот оно что! Саша даже присвистнул от изумления. По словам Воробьева получалось, что все, о чем только что говорил Стрельников, было всего лишь дымовой завесой, прикрывавшей подозрительные дела, творящиеся на кафедре минералогии. Из материалов комиссии следовало, что там существует какая-то организация молодых ученых и студентов, «распространяющая чуждые нравы».

Что за чертовщина? Саша посмотрел на комсомольцев. Они сидели озадаченные. А Воробьев сыпал фактами, приводил цитаты, показывал журнальные фотографии.

Тягостная тишина воцарилась после сенсационной справки, оглашенной Воробьевым.

— Кто это? — шепнул Саша Беленькому.

— Аспирант с кафедры нефти… Ну и Шерлок Холмс!

— И ты ему веришь?

— А черт его знает. Ведь факты…

Члены бюро стали перешептываться. Вася поднялся:

— Что же, послушаем Стрельникова.

— Есть вопрос! — С места поднялся невысокий худощавый юноша.

— Аспирант Грекова, — шепнул всезнающий Витя.

— Пожалуйста, Бардин, — повернулся к нему секретарь.

— Здесь только что выступал председатель так называемой «комиссии», созданной комсомольским бюро. Но всем известно, что из бюро до сегодняшнего дня в университете был один секретарь. Я только что приехал из Москвы. Остальные были в колхозах. Кто же, собственно, создавал комиссию?

Члены бюро переглянулись. Бенецианов нахмурился.

— Вопрос не по существу! — заявил Герасимов. — Секретарь может решать организационные вопросы в рабочем порядке.

— Допустим. Но почему секретарь не информировал членов бюро о столь важном деле, прежде чем выносить его на расширенное заседание?

— Ты что, Андрей, хочешь сорвать обсуждение по существу?

— Нет, я уточняю кое-какие детали.

— Ясно… Пусть Стрельников доложит бюро, как дошли они до такой жизни.

Вадим поднялся:

— Я сказал все, что считал нужным.

— Тогда приступим к вопросам. — Вася постучал карандашом по столу. — У меня есть невколько вопросов. Что это за непонятные звания имели члены вашей организации — «пентали», «пенталины»? В уставе я таких не видел.

Вадим усмехнулся:

— А ты кроме устава что-нибудь читаешь? С греческими цифрами, случайно, не знаком? Студенты-геологи с ними встречаются…

Вася вспыхнул:

— Отвечай по существу, Стрельников!

— Я и собираюсь ответить по существу. Эти «звания» означают: сколько научных работ или оригинальных конструктивных решений имеет тот или иной из наших товарищей. Одну — моноль. Пять — пенталь. Десять —декаль. Только и всего.

— А зачем вам понадобились греческие названия цифр? — не унимался Вася. — Русских не хватает, что ли?

— А почему, как ты думаешь, кристаллография пользуется греческими цифрами? — в тон ему ответил Вадим.

Герасимов замялся:

— Ну, это… совсем другое дело. Скажи лучше, для чего это вам понадобилось? Эти значки в петлицах. Мы знаем, как их называют— сопротивления!

— Еще бы! Другие узнают об этом не к четвертому курсу, а к четвертому классу. Ну, да каждому свое. А почему носим именно эту радиодеталь?.. Так ведь силовой трансформатор не повесишь в петлицу.

Все засмеялись. Вася потребовал:

— Еще раз предупреждаю, Стрельников, отвечай по существу! Здесь комсомольское бюро, а не балаган!

— Возможно, — все так же невозмутимо отвечал Вадим. — Но тебе и членам комиссии следовало бы знать, что эти «значки» носят в петлицах халатов физики-радиотехники повсюду. И пошла эта мода раньше, чем мы с тобой поступили на геофак. Во всяком случае, задолго до того, как выступавший здесь товарищ научился писать кляузы… простите, справки.

— Я попрошу выбирать выражения! — вскочил Воробьев.

— А ты выбирал их, когда стряпал свою справку и пичкал ее разными небылицами?

— А это вот тоже небылицы? — Воробьев достал из папки несколько журнальных фотографий, на которых красовались не то танцовщицы, не то купальщицы в таких костюмах, на каких кто-то явно перестарался в экономии материала.

— Вот за это нам остается только покраснеть, — согласился Вадим. — Глупость, больше ничего. Но и это заведено не нами. На физмате ребята-прибористы всегда украшают приборы такими картинками. Больше такого не будет.

— А как ты объяснишь нам это? — Вася развернул злополучный юмористический листок.

— Что же тут объяснять! — удивился Вадим. — Кажется, ясно…

— Тебе кажется? А по-нашему, тут надо кое-что объяснить. Что это за «гнет цивилизации», например, от которого вы бежите за город?

Вадим усмехнулся:

— Ничего особенного! Имеется в виду уехать от городского шума, дыма, пыли… Шутка, одним словом.

— Ну-ка, дайте этот листок! — прервал их Бардин. — Хватит оттуда цитаты выдергивать. Да и все документы комиссии заодно передайте сюда. Посмотрим. Дело-то, кажется, выеденного яйца не стоит.

— Вот как! — возвысил голос Вася. — Для тебя это тоже, может быть, шутка. Или ты тоже против цивилизации?

— А что! Иногда против. Да вот хоть в позапрошлом году, в экспедиции. Изодрал я штаны по оврагам. Пришлось обрезать до колен, — в таком виде и приехал в город. А милиционер меня за это чуть не арестовал… Разве это не «гнет цивилизации»?

Все захохотали. А Вася забарабанил по столу:

— В последний раз предупреждаю тебя, Бардин, за срыв работы бюро…

В спор неожиданно вмешался корреспондент:

— Так это же юмор, товарищ Герасимов, только юмор! Как вы не понимаете.

Однако на помощь Васе пришел Воробьев:

— Что это, товарищ Ашмарин, за «просто юмор»? Или вы забыли, что юмор относится к области идеологии?

— Нет, я этого не забыл, но в данном случае…

И тут Саша не выдержал:

— Но здесь в самом деле нет ничего, кроме желания ребят посмеяться. Где же «чуждые нравы», «анархия», о которых нам читали в справке?

— А ты, Степанов, помолчи! — осадил Вася. — Молод еще. Тут и без тебя есть кому заняться этим делом.

— Что за тон? — вспыхнула сидящая неподалеку от Саши Инна Григорьева. — Ты что же, единолично хо-Нешь все решать, как и комиссию создавал, — «в рабочем порядке»?

— Действительно, что за тон! — поддержал Инну другой член бюро, Володя Свиридов.

Ребята зашумели.

— Ну, ладно-ладно. — Вася беспокойно заерзал на стуле. — Давайте без крика! Переходим к обсуждению. Должен предупредить, что вопрос, который мы решаем, очень серьезный. Кто будет говорить?.. Может быть, вы, Модест Петрович?

— Нет-нет! Я послушаю. — Бенецианов был чем-то недоволен.

— Дай мне сказать.

— Опять Бардин… — Вася недовольно поморщился.

— Да, я. Мы тут просмотрели с ребятами все «документы». О них и говорить нечего! Только людям с болезненной мнительностью могло прийти в голову, что на кафедре минералогии образовалась какая-то «организация», распространяющая «чуждые нравы». Это не значит, что там все безупречно. Взять хотя бы эти картинки. Но с ребятами надо было поговорить запросто, по-товарищески. Поэтому я хочу сказать сейчас о другом. Как могло возникнуть это высосанное из пальца «дело»? Как получилось, что нас оторвали от работы и заставили быть невольными участниками комедии…

Вася попытался прервать его, но все зашумели:

— Не мешай! Говори, Андрей!

— Так вот, — продолжал Бардин, — как могло получиться что целому коллективу кафедры нанесено такое оскорбление, а все комсомольское бюро оказалось в положении недоумевающих свидетелей? Причина в том, что наш секретарь перестал считаться с мнением бюро, присвоил себе право единолично решать любые, даже важные вопросы, и больше того — проникся нездоровым чувством подозрительности, недоверия к своим товарищам. Я считаю, что мы должны указать ему на это, а если не поймет, придется нам ставить вопрос о переизбрании секретаря.

— Ставьте! — крикнул Герасимов. — Хоть сейчас! Но я этого так не оставлю. Сегодня же пойду в партком!

— Не нужно ходить.

Все повернулись к двери. Там стоял Стенин.

— Незачем ходить, — повторил секретарь партбюро. — Тем более, что вы уже были у меня и, видимо, ничего не поняли. Зато сегодняшний урок, надеюсь, откроет вам глаза на роль коллектива.

С улыбкой оглядев ребят, Стенин обратился к Бенецианову:

— Молодежь-то у нас, оказывается, на высоте, Модест Петрович?

— Да, мне и словом не пришлось вмешаться в их дискуссию. — Бенецианов встал и направился к выходу. — Пойдемте, Алексей Константинович, у меня к вам одно дельце…

Все поднялись. Но Вася постучал ладонью о стол:

— Постойте! Тут вот еще чэ-пэ, и пока все в сборе… — Он порылся у себя в столе и извлек какую-то бумажку. — Беленький, ты знаешь, где сейчас студент вашей группы Краев?

— Краев? — Витя оглянулся на Сашу. — Нет, не знаю…

«В самом деле, ведь его не было на занятиях, — подумал Саша. — И Иван что-то хотел сказать в последнюю минуту».

— Не знаешь! — повысил голос Вася. — И даже не поинтересовался, почему его не было на лекциях?

— Так ведь… Сразу после занятий сюда, на бюро. А где он может быть?

Вася прищурился:

— В тюрьме! Арестован за связь с уголовными элементами. Рядом с тобой столько времени сидел преступник. А ты прохлопал! Тут персональным делом пахнет…

— Сразу уж и персональным? — спросил Саша.

— А ты что думал? Пусть лучше людей изучает.

— Да ведь всего месяц какой-нибудь… — начал было Витя.

— Довольно разговоров! — прервал его Герасимов. —

Предлагаю поставить Беленькому на вид для начала... Других предложений не будет?

— Каких предложений? — вспылил Саша. — Беленькому на вид! А Краев? Его ты уже в расход списал?

— Преступные элементы нас не интересуют.

— Какой же он элемент? И что ты знаешь о Краеве!

— Вот! — Вася поднял над головой бумажку. — Из милиции. Вчера только из деканата передали. Поинтересуйся!

— Да я с Краевым три недели бок о бок работал и знаю, что не может он быть преступником. Здесь какое-то недоразумение. Надо выяснить!

— Милицию проверять? — усмехнулся Вася.

— Проверять надо все, — возразил Андрей. — Ну-ка покажи, что за бумажка.

Он пробежал глазами письмо:

— Да… бумага серьезная. И все-таки надо уточнить. Только без всяких комиссий. Поручить кому-нибудь…

— Поручите мне, — вызвался Саша. — Я проверю.

— Будут там с тобой разговаривать! — возразил Герасимов.

— А почему бы и нет? — сказал Андрей. — Напишем ему удостоверение. Пусть сходит и все выяснит. Пока же вопрос этот надо вообще снять.

Только выйдя в коридор, Саша почувствовал, как он голоден, и вспомнил, что с утра ничего не ел.

— Ну, я в столовку, — кивнул он Беленькому и помчался к лестнице. Но здесь его ждал Петька Грачев.

— Сашка, здорово! — закричал тот издали, сияя всеми веснушками. — Ну и горазды вы заседать! А еще геологи. Юристам сто очков дадите!

— Да тут, видишь ли, такое дело… Арестовали нашего студента.

— За что?

— Не знаю. Пришла из милиции бумажка…

— Ну, значит, дело табак! Глаголь аминь и сматывай удочки. Ибо, как поется в гимне бюрократов:

В жизни главное — бумажка.

С ней мы связаны навек.

Без бумажки ты букашка,

А с бумажкой — человек!

А здесь, выходит, все с обратным знаком.

— Брось балагурить! Человека выручать надо…

— Стоящий парень?

— Колька-то? Конечно! Представить не могу, что с ним случилось… А тут находятся такие: поскользнется человек, так они готовы еще подножку дать. Сейчас вот с одним сцепился на бюро…

— С Герасимовым?

— А ты его откуда знаешь?

— Слышал, что водятся еще такие ископаемые на геофаке.

— И в самом деле ископаемое. Напустился на вороновских ребят, так они ему дали прикурить!

— Я думаю.

— Ребята что надо! Вот бы с кем поработать… Ну, а ты как?

— Я к тебе вот за чем. Начал изучать кристаллографию. Нам без нее, сам знаешь, никак. Ну и подумал, почему бы не послушать у вас лекции. Разрешение взял. И с расписанием тоже нормально: в эти часы у нас лабораторка по физике, я вечерами смогу отработать. Только вот неудобно как-то в чужую группу вваливаться одному… В общем, давай встретимся где-нибудь перед лекцией.

— Ладно. Встретимся у деканата.

***

Бенецианов с самого начала понимал, что все «открытия» Герасимова выеденного яйца не стоят. Но давняя неприязнь к Воронову взяла верх. Модесту Петровичу казалось, что каковы бы ни были результаты обсуждения вороиовской кафедры, оно лишний раз покажет, что обстановка там все-таки ненормальная.

И что же получилось?.. Этот аспирант Грекова спутал все карты. Принесла его нелегкая!

Модест Петрович тяжело вздохнул, оделся и хлопнул дверью кабинета.

В конце коридора его догнала Софья Львовна.

— Модест Петрович! Вы еще не ушли?

— Да вот заседали, — устало проговорил Бенецианов.

— По вороновской кафедре?

— Ну да…

— И что же?

Бенецианов махнул рукой:

— Чепухой все кончилось. Этот бездарь из мухи слона раздул…

— Я же в самом начале не советовала доверять Герасимову… Ну да не расстраивайтесь! Поедемте с нами. Вы еще не знаете: Мышкин сменил «москвича» па «волгу». Такая прелесть! Хотите вам покажем?

Софья Львовна огляделась по сторонам:

— Мышкин!

— Я здесь.

Бенецианов поморщился. Видимо, супруг Софьи Львовны был ему не очень по душе.

— Мышкин, Модест Петрович согласился поехать С нами. — Софья Львовна выразительно моргнула мужу.

— К-хе… Очень приятно. Здравствуйте, Модест Петрович. Милости просим…

— Да я, собственно… — замялся Бенецианов.

— Едемте, едемте, Модест Петрович! — Софья Львовна тронула его за локоть. — На дворе вон какой дождь!

Машина стояла у подъезда. Мышкин торопливо открыл дверцу:

— Пожалуйста, Модест Петрович.

— Нет, уж прежде даму.

Машина тронулась.

— А как Греков? — доверительно спросила Софья Львовна.

— Раскусил, кажется, и он нашего Ахилла, — оживился Модест Петрович. — Так что профессура теперь едина. Решили действовать. Скоро поставим вопрос на Совете. Главное теперь — как можно больше фактов.

— Так я, пожалуй, знаю уязвимое место вашего оппонента...

— А именно?

— Молодежь! — выпалила Строганова.

— Не понимаю…

— Я хочу сказать, что сила Воронова в поддержке молодежи. Он для них — бог! Да-да. Поэтому надо прежде всего раскрыть глаза молодежи…

— Но как это сделать?

— Есть у меня кое-что на примете…

— Да? — Модест Петрович недоверчиво покосился на Строганову.

Та многозначительно промолчала.

— Вы знаете, что ассистент Воронова Ларин скоро выступит с защитой диссертации?

— Что же из этого? Диссертация на уровне. Я просматривал.

— Диссертация, может, и на уровне. А слышали, какой разгромный отзыв пришел из экспедиции, где работал Ларин?

— Разгромный?

— Ну, положим, не совсем. Но будет над чем призадуматься Совету. Нина Павловна шепнула мне, что Ларин совсем растерялся.

— К-гм… Представляю, как ринется Воронов защищать своего подопечного, чтобы сгладить впечатление.

— Нет, по имеющимся у меня, сведениям, Воронов как раз и не собирается этого делать. А вот нам, пожалуй, надо бы сделать все возможное, чтобы «сгладить впечатление».

— Нам? Кому нам?

— Ну, мне или вам…

— Мне?! С какой стати?

— А вы представляете, какое это впечатление произведет на диссертанта?

Бенецианов пожал плечами:

— Допустим. А дальше?

— А дальше вы постараетесь, чтобы вновь испеченный кандидат перешел на вашу кафедру.

— Как так?

— Очень просто. У нас ведь открывается вакантное место доцента. Я думаю, Ларин на это клюнет. У Воронова такого места не предвидится.

— Гм… клюнет… Еще бы не клюнуть. Но для чего это нужно? Что будет он делать у нас на кафедре?

— Заниматься минералогией.

— Да?.. Впрочем… Тэ-тэ-тэ! Заниматься минералогией… Изумительно! Софья Львовна, вы — гений! Заниматься минералогией у нас на кафедре. Ну конечно! Где же кроме! Не в кузнице же Воронова. Это будет показательно… Единственный ученик Воронова, не порвавший с геологией, ищет у меня убежища! Единственный минералог бежит с кафедры минералогии! Только… Вы уверены, что согласится он покинуть Воронова?

— Это предоставьте мне, Модест Петрович.

— С удовольствием, дорогая Софья Львовна!.. Мы, кажется, доехали? Что значит «волга»!

— Да. И мы хотели бы просить вас, Модест Петрович, зайти к нам завтра вечерком отметить, как говорится… Мышкин!

Тот обернулся:

— Тормоза скрипят, Модест Петрович. Без обмывки хоть не езди! Так что, милости просим…